Михаил Федоров - Искатель. 2014. Выпуск №4

Сбоку открылась дверь, из которой Архаров крикнул:

— На выезд. Салазки поданы.

«А этого ничего не берет, ни мороз, ни слякость», — проговорил про себя Комлев и улыбнулся:

— Ну что там?

— «Волгу» профессорскую нашли. За кладбищем. Ту, что ночью угнали. Сейчас участковый звонил.

— Иду-иду, — потянулся старший лейтенант.

Долго застегивал скользкие пуговицы, понимая, что не слишком-то приятно лазать по сырым и вязким буеракам.

В машине его уже ждали сержант-водитель и эксперт-криминалист с грузинским орлиным носом, оседланным массивными очками, делавшими его похожим на сову. Сова, протянул Комлеву свернутый вдвое лист бумаги:

— Это заявление потерпевшего.

— Куда едем? — спросил водитель.

— Для начала в университет. Захватим профессора Вороненкова для опознания. Что по грязи нам самим лазить? Пусть он ботиночки свои сам помажет, — сказал следователь.

— Да вы бы уж хоть ученого человека пожалели, — прохмыкал водитель.

Машина брызнула фонтанчиками грязи из-под колес и вывернула на проспект.

— Не гони! — попросил эксперт. — Дорога мокрая. А то все окажемся на кладбище. Совсем по другому поводу.

— Этого все равно не миновать, — засмеялся водитель, сдерживая машину.

Остановились перед университетским корпусом. Избегая случайной встречи с кем-нибудь из старых знакомых или — упаси Боже! — с самой Людмилой Ивановной, Комлев поднялся на второй этаж. Увидел стенд, с которого на него в упор смотрели такие до боли знакомые глаза. Воровато оглянувшись по сторонам, ловким движением откнопил карточку Людмилы Ивановны и сунул во внутренний карман шинели. Тут только разглядел на ближайшей двери табличку с надписью «Кафедра научного атеизма».

Потянул ручку и сказал склонившемуся над столом мужчине с козлиной бороденкой:

— Мне бы товарища Вороненкова Владлена Ивановича.

— Афанасий Герасимыч! Родной вы наш! Не узнаете? — поднялся бородач, расплываясь в широченной улыбке. — Так это же я. Вспомнили теперь? Лечение мне на пользу пошло.

— А, это ты! Сразу не признал. Бородищу-то вон какую отпустил. Весь срок, небось, не брился. Да как же можно?

— Я бородой время измерял. Что ни сантиметр — месяц.

— Ишь хты! Запатентовать можно!

— А что, если бы там у них на западе…

— Ты, если мне память не изменяет, раньше с кафедрой истории был связан. Вы там все чего-то выкапывали с доцентом.

— А здесь закапываем. Я ведь теперь на атеиста перековался.

— Ты лучше скажи, а пить-то снова не начал?

— Как же без этого может быть борьба с религией. Хотите? — кинулся было к шкафчику. — За встречу!

— Нет, я на службе. И тебе не советую. Мне Вороненков нужен.

— А вы не ошиблись разом? Этот плюгаш, он всегда, как стеклышко. Ему дорога к нам на Солнечную заказана.

— Я теперь следователь.

— Уважаю метаморфозы! — бороденка дернулась вверх. — Прямо, как у Овидия! Такое непременно надо обмыть. Зря отказываетесь. Ведь никого нет. А то бы за научный атеизм!

— Сдавал я его. Да уж, честно говоря, забыл к чертовой матери.

— Счастливчик же вы! А я-то здесь каждый день. И вот что скажу. Научный атеизм — это когда людей по-научному дурят.

— Каких таких людей? — спросил Афанасий.

— Заладили, каких, каких людей? А студенточек восемнадцатилетних не хотите? В личной машине и за город в лес. Зачет обеспечен. И никакого Бога.

— А Вороненков как на это смотрит?

— Вот он-то и есть самый крупный специалист. Так вы его за разврат решили?

— Да нет, я по другому делу. Машину у него угнали.

— Вот беда-то. А как же зачеты? Ну, так и надо! Я и сам хотел ему шины проколоть. Да кто-то порезвее оказался.

— Машина-то вроде нашлась. Опознать ее надо. Где Вороненков?

— Свою мутотень студентам читает.

— Ну, я тогда пойду подожду его. А, тебе желаю бороду до полу отрастить.

— До полу нельзя. Ноги будут вытирать.

— Ну, тогда до пояса.

Следователь поднялся этажом выше. Коридоры были пустые. Остановился у чуть приоткрытой двери аудитории. Оттуда доносился дребезжащий голос лектора:

— В конце пятидесятых в Тамбовской области широко проявили себя так называемые молчальники. Молчит, и все. Вот так. Эти сектанты повыходили из колхозов, отказывались голосовать, стали жить своим подсобным хозяйством и ждать второго пришествия Христа. Вот, ты приходишь к нему, а он с тобой не разговаривает, словно воды в рот набрал. И отгораживается от тебя — крестным знамением, крестным знамением, крестным знамением…