Николай Буянов - Искатель, 2014 № 05

Один из сидевших в кресле хмыкнул. Пробасил, мол, она так не сделает. Потому что непременно уничтожат.

— Беглых мутантов обязаны уничтожать, — подтвердил другой, с отросшими светлыми волосами на голове. Такими, о которых мечтал когда-то Розовый. — И вообще — мы не платим налогов, ведь по всем документам нас, бывших резервистов, нет. А нет — потому как мы числимся в нелюдях. А это же налог в чистом виде, сданный, возврату и обмену не подлежит. Вот потому нам приходится скрываться. По крайней мере, за едой и одеждой ходим в магазины с автоматическим обслуживанием и поодиночке, чтобы не светить всю компанию.

— Ну, как правило, — смущенно покосилась на доктора девушка.

Наиболее тяжкой стала весть о боготворимом резервистами Великом Учителе народов.

— Его вовсе не существует, — сообщил доктор, который знал об этом, как он сам заявил, слишком много. — Видишь ли, Учитель — прекрасно разработанная и исполненная программа, с младенчества внедренная людям в психику. Программа, в основе которой характер и поведение некогда существовавшего лидера. Образ, используемый для возжигания любви и поклонения. Божество, которого нет. — Франкенштейн тяжело вздохнул, прошелся туда-сюда по комнате, потер руки, повернулся к Ратишу. — Есть некий электронный разум, аналитик, логично руководящий и направляющий. С перекосами, но, в целом вполне жизнеспособное общество создал и управляет. А человека не существует! — Развел он руками, цыкнул огорченно и вышел.

За ним потянулись остальные.

Идеалы рассыпались. Он еще острее показался себе уродом. Посмотрел на свои руки, с настоящими человеческими пальцами, обтянутыми полупрозрачной кожей. Мутант, — горько пронеслось в голове. И подумалось напрасно он все это затеял. Работал бы спокойно в резервации и жил, наполненный до краев оболочки идеей творить добро. Теперь придется существовать так — бессмысленно, бесцельно…

Дни складывались в недели, месяцы. Он ежедневно занимался на тренажерах, чтобы мышцы, совершенно неподвластные ему в первый день освобождения, начали действовать без привычной брони на теле. Кожные покровы уплотнялись, касания становились менее болезненными. Он обретал нормальный облик. Постепенно начало мучить вынужденное безделье. По сути, заняться оказалось нечем не только бывшим резервистам. Налогоплательщиков, как он понимал, обязали заниматься одним — платить налог младенцами, то есть их долг состоял в спаривании во благо страны и народа.

Все чаще преследовал его образ женщины с добрыми глазами, омывающей его щеки слезами. Он понял, что еще немного — и сойдет с ума. Я ее найду, — заявил он растерявшимся товарищам.

Как-то Лана подошла к его тренажеру, спросила

— Тебе не интересно, чем здешний народ развлекается — спросила как-то Лана. — Тут, понимаешь, особый спрос — на электронных биомутантов! Смехота! Хочешь посмотреть Обалдеешь!

Он не поверил. Не может человек дойти до крайней степени цинизма, чтобы подсовывать в качестве развлечения тех, кого лишил родителей!

— Не, — пробормотала девушка, тряхнув головой, когда поняла, что он подумал, — ты не понял. Они продают оцифрованную биомассу. Прикольно, между прочим!

И она потащила его к микробусу доктора.

Через несколько минут полета прибыли на крышу мегамолла. Едва припарковались, к ним подбежал голографический рекламный агент. Он демонстрировал на экране, встроенном прямо в грудь, какие-то образцы ресторанной еды и даже предлагал их понюхать. Лана досадливо отмахнулась — тот испарился. Мгновение спустя они услышали его вкрадчивый голос несколькими метрами дальше — у вновь парковавшегося транспорта.

Лифт опустил их с крыши парой этажей ниже. Девушка потянула Ратиша за рукав мимо сияющих в пространстве надписей и голографических зазывал внутрь, пока они не оказались возле отдела, похожего на детский мир.

— Игрушки

— Да! — Она казалась в полном восторге. — Не только для детей! Такие!.. — Девушка задохнулась от восторга и нырнула внутрь.

Мимо писклявой электроники и мягких уродцев, жавшихся к ногам и клявшихся в любви всякому прохожему, она протащила его к стеллажам с коробками. Из них свисали невнятные гроздья. Ратиш приблизился и обомлел розовые, цвета живой кожи кули, болтавшиеся на толстой общей цепи, жили собственной жизнью! Они подергивались, непрестанно меняли форму, становясь то подобием животного, то внезапно обретали человеческие черты.

— Что это — одними губами, как ему казалось, прошептал он.