Владимир Гусев - Искатель, 2013 № 11

Вику я передал мисс Эвелин, у них еще урок английского. А у меня?

Я спустился в тир и немного пострелял. Потом позанимался на тренажерах — и опять пострелял. Из малокалиберного, но все-таки порохового пистолета.

Отчего бы майору победоносных войск и не пострелять перед полетом?

Я настолько увлекся, что едва успел к назначенному времени смыть пот и пороховую гарь.

Но все-таки успел.

Когда зазвонил телефон, я был в полной готовности.

— Иван, мы сейчас выходим. Спускайтесь в холл, хорошо?

— Хорошо.

Я не в башне, куда мне особенно спускаться?

В холле я оказался пятью минутами раньше Вики.

Та была не одна, а с отцом, господином Романовым.

Он поздоровался первым — уверенно, бодро, энергично.

Я ответил столь же бодро.

Мы прошли к летному полю.

Дирижабль при свете дня казался не менее таинственным, чем ночью. Корабль инопланетян — чужой, строгий, непонятный.

Аэронавт в кожаном костюме отсалютовал нам — или только Главе Императорского Дома? Романов и с ним поздоровался. За руку.

Второй аэронавт откинул дверцу и спустил трап. Мы поднялись в гондолу.

Мне доводилось летать на частных самолетах богачей. Так вот, здесь было все не так, как в «Лирджете» или «Гольфстриме». Больше всего гондола напоминала гостиную номера «люкс», декорированную дизайнером-классиком. Кресла натуральной кожи, ковер на полу, столик, бар. Но главное, иллюминаторы овальные, как экраны первых телевизоров, но большие, как телевизоров современных. За переборкой — отсек аэронавтов. Переборка прозрачная, во всяком случае, с нашей стороны.

Мы — я и Вика — уселись в кресла, Алексей Александрович же отдавал распоряжения аэронавтам. Затем вернулся и сел с другой стороны от Вики. Еще шесть кресел остались свободными — при том, что стояли они достаточно просторно.

— Начинаем подниматься, — сказал первый аэронавт.

Мы смотрели, как в иллюминатор сначала помещается летная площадка, а затем и сам Замок с его башнями, стенами, рвами и ветряками.

Двигатели работали едва слышно, много тише, чем в лимузине, что катит по дороге в Виндзорский дворец. Вика и Алексей Александрович говорили вполголоса, но хоть бы и шептали, трудно было бы не разобрать. Впрочем, разговор был обычным для ситуации, когда дочь, которая редко видит отца, говорит с отцом, который редко видит дочь.

Я из деликатности не слушал, хоть и все слышал. Смотрел в иллюминатор.

Дирижабль летел на север. Скорость относительно земли — сто двадцать километров в час, высота полета — 1530 метров над поверхностью, 1862 над уровнем моря. Этого никто не говорил вслух, просто на табло ежеминутно менялись цифры, образуя новые и новые числа: скорость дирижабля, его координаты, скорость ветра, направление полета, температура и давление за бортом и внутри. Люди больше доверяют электронике, нежели своим глазам. Раз написано сто двадцать километров — значит, так оно и есть.

Алексей Александрович заметил, куда я смотрю, и решил сделать разговор общим:

— Пассажиру интересно знать — где, куда, как быстро.

— А разве это много — сто двадцать километров? — спросила Вика.

— А разве мы куда-то спешим? «КЭЦ» может лететь и быстрее — в безветренную погоду на высоте в четыре километра скорость — сто шестьдесят без форсажа, двести с форсажем.

— А в ветреную?

— Смотря какой ветер. С попутным быстрее, со встречным медленнее.

— Иван, — Вика тоже попыталась втянуть меня в разговор, — а ты бы хотел полететь на дирижабле в Антарктиду?

— Не знаю, — ответил я. — Как-то не думал. Антарктида — это очень далеко.

— Далеко, — подтвердил Алексей Александрович. — Но в ноябре я планирую послать дирижабли как раз в Антарктиду. Возить грузы и людей на «Восток».

— На какой «Восток»? — спросила Вика.

— Есть такая научная база — «Восток». Она в центре Антарктиды.

— На южном полюсе?

— Чуть сбоку. И добираются туда либо тракторным поездом, либо самолетом. То есть сначала люди и грузы прибывают на побережье Антарктиды, на станцию «Мирный», — их привозят корабли. А уж оттуда везут, что нужно, на «Восток». Но самолет может доставить не всё, там не очень большие самолеты, не говоря об аэродромах. Трудно самолетам в крепкие морозы взлетать и садиться. И опасно. А тракторный поезд идет долго, и тоже много опасностей, да и поломки случаются. Не всякую исправишь. А еще — тракторный поезд много горючего сжигает. Знаешь, сколько на пути «Мирный» — «Восток» всяких бочек валяется? Много. Грязно. Нехорошо.