Николай Буянов - Искатель. 2013. Выпуск №7

Вспомнился вдруг затопленный подвал и друг детства, прикованный к трубе наручниками. Прошло пять дней, дождь с тех пор не прекращался, вода должна была подняться до потолка уже на следующие сутки… Каково это, интересно, тонуть в кромешной тьме? Когда черная ледяная жижа подступает сначала к груди, потом к горлу, потом к подбородку, и запястье страшно саднит от бестолковых попыток выдернуть его из кольца…

А не вставал бы поперек дороги, подумал он сердито. И не поворачивался — сколько раз, черт возьми! — затылком, вводя в искушение. И все равно я оказался слаб. Все равно я не смог тебя убить — про Корсику я тебе наврал, а тут сказал правду. Даже в конце, посмотрев в глаза последний раз, подняв пистолет, прицелился в голову, а пули ушли в стену. Словно втайне, в глубине души, он вдруг понадеялся, что друг детства сумеет выскочить.

Я желаю ему спастись, вот ведь хрень какая…

Коллекция была упакована в две объемистые сумки на «молниях» и спрятана в подполе, люк в который здесь был почему-то в сенях, а не в комнате. И первый день пребывания в доме Роман просидел там, в подполе, при свете тусклой лампочки, свисающей на проводе с потолка (впрочем, где-то в половине десятого вечера свет «отрубили»).

Он сидел на грязном деревянном чурбаке, вынимал из сумок предметы по одному и подолгу любовался ими, болезненно щуря глаза. Именная сабля генерала Ермолова с зазубриной на клинке, оставленной вражеским гренадером в битве под Вереей. Каретные часы кого-то из Людовиков (он не помнил, какого именно) — изящные, потемневшего золота, со скрещенными шпагами на циферблате и буквами HUA. Собрание старинных монет с чеканными профилями древних правителей. Правители — независимо от эпохи и географических координат — были до смешного похожи, будто выведенные путем клонирования: волосы, уложецные наподобие шлема, пальмовые или оливковые ветви на голове, носы с аристократической горбинкой и монументальные подбородки. Золотые и серебряные нательные кресты, подсвечники, оклады икон, портсигары, брегеты, каждый из которых занесен в мировые каталоги ценностей и имеет цену, соизмеримую с ценой особняка покойного Юлия Милушевича…

Странно, но он ни разу не пожалел о медальоне императора, оставленном в сейфе, хотя тот один стоил столько же, сколько все побрякушки вместе взятые. Я не вор, сказал он другу детства. Я не вор, запомни. Я только беру свое.

На самом дне сумки лежала старая, испещренная «ятями» и твердыми знаками книга. На потертой кожаной обложке значилось:

СНѣЖНЫЯ КОРОЛЕВА

Сочiненiя г-на Г.-Х. Андѣрсена.

Графiческое заведете «Родина», Лиговская ул., 114.

Санктъ-Петербургъ, 1901.

Он понятия не имел, для чего прихватил ее из особняка: особой ценности книга не имела. Просто машинально бросил ее в сумку перед тем, как расплескать по полу бензин и чиркнуть зажигалкой. Уже потом, много позже, он открыл эту книгу — тоже незнамо зачем, он вовсе не собирался ее перечитывать — и увидел иллюстрацию: островерхие крыши, пронзающие голубое небо, белое невесомое облако и флюгеры. Флюгеры-кораблики, флюгеры-олени, флюгеры-рыбки… Флюгер на самой высокой крыше (то ли ратуше, то ли пожарной каланче) изображал мальчишку-герольда в короткой тунике и с трубой у губ. На голове у мальчишки была шляпа с пером, и поверх шляпы еле угадываемым химическим карандашом была нарисована буденовка. Покойная горничная говорила ему об этой буденовке: якобы ее нарисовал его отец, когда им обоим — Герде и Каю — было лет по восемь…

Лампочка под потолком погасла. Он затеплил керосиновую лампу, еще немного посидел над сокровищами, словно Скупой Рыцарь, и вдруг обнаружил, что не может уйти. Показалось: стоит оставить сокровища наедине с этим подполом, с деревянным чурбаком и кучей гнилой картошки в углу, и они исчезнут. Вернутся туда, откуда пришли: в Юлиев особняк, в мрачноватый «сталинский» дом на Одиннадцатой линии Васильевского острова, в императорскую спальню в Лонгвуде, на острове Святой Елены…

Он не мог уйти, хоть режьте. Впору было затащить сумки на кровать и спать на них, положив под голову вместо подушки. Поразмыслив, он нашел соломоново решение: взял в руки свернутый в трубку гобелен со сценой охоты на тигра, выволок наверх, в комнату, и повесил на стену над кроватью с лоскутным одеялом. И тут же успокоился. Глупые страхи улетучились, и неудержимо потянуло в сон…

Он сидел в шезлонге на верхней палубе океанского лайнера, похожего на громадный светящийся изнутри кусок сахара. Он был один — весь корабль принадлежал ему одному — вместе с палубными постройками, трюмами, камбузом, гальюнами и капитанским мостиком. Было тихо: не играла музыка, не было слышно посторонних шагов, не гудел двигатель. Корабль шел сам по себе: шел туда, куда желал его хозяин. Только океан вокруг издавал приглушенный шелест, но он не мешал, скорее наоборот, умиротворял. И человек улыбнулся во сне. Капли воды, просочившись сквозь трещину в шифере, собрались в лужицу, прочертили извилистую дорожку вдоль балки перекрытия, струйкой сбежали вниз по стене и упали прямо на морду нарисованного на гобелене тигра. Тигр добродушно фыркнул в усы. Джунгли постепенно темнели от влаги, и испарения — тонкие, неосязаемые, лишенные цвета и запаха — медленно заполняли комнату…