Николай Буянов - Искатель. 2013. Выпуск №7

— …Собрание гобеленов восемнадцатого века — вот этот, где сцена охоты на тигра, висел когда-то в спальне Наполеона на острове Святой Елены. Этот гобелен видел великого императора — только вдумайся, Валечка! И даже был посвящен в тайну его смерти… Именная сабля генерала Ермолова — она была у него в руках в битве за Верею… Золотой портсигар, который царь Александр подарил Милорадовичу… Тебе известно, что этот портсигар едва не погиб под обломками дома на Васильевском, в сорок втором? Там жила Анастасия Малех, правнучка Милорадовича. Дом разбомбило, а портсигар я спас.

— Спас, чтобы присвоить себе, да?

— Что ты понимаешь! — выкрикнул дедушка. — Я, я сохранил все это, я собирал по крупицам, вытаскивал из-под бомб, вывозил из блокады… Я спасал ценнейшие свидетельства истории от верной гибели, черт возьми!

— А перед тем выменивал их у полумертвых от голода стариков, — тихо сказал дядя Валя. — За осьмушку мокрого хлеба из отрубей. А иногда и просто так, «безвозмездно», — что они могли тебе сделать, эти доходяги. И Садовникова-ты обворовал точно так же.

— Я принес Паше хлеба. Целую буханку. Я подарил ему жизнь — неужели это не стоило какой-то железки, плевать кому принадлежавшей? — потухше произнес Владлен Романович. — Я ходил за ним, как за ребенком, кормил с ложечки, подчищал дерьмо, отправил его семью в эвакуацию — сам-то он уезжать отказался, патриот хренов, заявил, что желает умереть вместе с родным городом… Вот только они не умерли — ни город, ни Паша. Выжили, чтобы через семь несчастных лет написать на меня донос. Смешно…

Дядя Валя криво усмехнулся — уголок рта странно дернулся и поплыл вверх, словно у эпилептика.

— Да… Я мечтал о ней многие годы. Во сне видел, когда удавалось засыпать. К Ольге сколько раз подкатывался после смерти Николая, хотел через нее… Но она унизила меня. Она предпочла мне — и кого, черт побери! — Кольку Добеля, которого я всегда потихоньку презирал, которого и не считал за человека… Ну ничего. Теперь все будет по-другому. Тебя, старый хрыч, я уже не спасу — да и кому ты нужен, если по чести. Но коллекция — коллекция моя. А иначе…

— Это ты… — вдруг выдохнул дедушка. — Я понял… Садовников здесь ни при чем, ты сам написал донос. И подтасовал улики — тебе ведь это ничего не стоило. А потом выбил признание, как у вас это делается: чулком с мокрым песком по почкам, да? Чтобы следов на теле не оставалось.

— При чем тут следы? — спокойно сказал дядя Валя. — Следами нынче никого не удивишь. Заключенный мог подраться, или напасть на конвоира в припадке помешательства, или просто споткнуться — лестницы у нас крутоваты. Кстати, чтоб ты знал: женщины иногда страдают сильнее мужчин. Особенно красивые женщины — такие, как Оленька…

Стукнула дверь, и он вышел из библиотеки (девочка едва успела отскочить и юркнуть за широкую спинку кресла).

— Стой!

Дедушка догнал дядю Валю уже в дверях и вцепился в его шинель мертвой хваткой.

— Забирай, — едва дыша прошептал он. — Забирай что хочешь. Только обещай, что с Оленькой ничего не случится.

…Сколько девочка просидела за креслом — ей было неведомо. Пробило полчаса, потом девять — но этот промежуток времени никак нельзя было назвать часом, не бывает на свете таких длинных часов. Она почти отчаялась, когда в замке повернулся ключ. Опрометью кинулась в прихожую, с разбега уткнулась головой в мамин живот, даже не поежившись от капелек воды, попавших за шиворот.

— Соскучились без меня? — улыбнулась мама. Она была уставшая и пахла свежим хлебом из булочной, расположенной на первом этаже. — Заболела одна преподавательница, пришлось подменять… Где дедушка?

Но дедушка сам появился на пороге гостиной — уже не согнутый, прямой и строгий, даже торжественный, каким принимал поздравления к своему юбилею.

— Паша Садовников арестован, — глухо сообщил он. Хотел сказать еще что-то, но лишь молча развернулся и ушел в глубь комнаты.

В гостиной они тоже молчали — так и сидели рядышком, вокруг стола, покрытого тяжелой малиновой скатертью с бахромой. Мама ни о чем не спросила — наверное, поняла все сразу.

Владлен Романович меж тем тяжело поднялся, на минуту скрылся в библиотеке и вернулся оттуда с чернильным прибором.

— Пиши, — велел он маме.

Она подняла глаза.

— Что писать?

— «Я, фамилия, имя, отчество (фамилию пиши девичью), вдова капитана НКВД Николая Владиленовича Добеля, павшего смертью храбрых в боях с фашистскими пособниками, отрекаюсь от своего свекра и заявляю…»