Уильям Гибсон - Идору

Он думал о кораллах, о рифах, вырастающих вокруг потопленных авианосцев; возможно, она тоже станет чем-нибудь вроде тайны, погребенной под причудливыми наростами догадок, предположений и даже легенд.

Ему казалось, что это будет для нее лучший, не такой мертвый способ быть мертвой. И он ей этого желал.

– Вытаскивайте меня отсюда, – сказал он Дэниелзу. Дэниелз сразу же заулыбался под своим хирургическим зажимом и торжествующе спрятал едва не прилипшую к грязному пластику карточку в карман.

С Райделлом Лэйни познакомился чуть позже, когда “бестормозная” бригада поселила его в “Шато”, древней копии еще более древнего оригинала, вызывающе экстравагантной куче бетона, намертво зажатой между двумя одинаковыми и какими-то уж особо тошнотворными корпусами, поставленными здесь как раз к исходу прошлого века. Эти агрессивно-дебильные близнецы как в зеркале отразили миллениальные страхи и тревоги года, когда они являлись на свет, преломляя их к тому же через некую другую, более смутную, жутковато-приглушенную истерию, что делало их не такими безликими – и еще менее привлекательными.

Номер, куда поселили Лэйни, был значительно просторнее его жилища в Санта-Монике и представлял собой нечто вроде квартиры 1920-х годов, растянувшейся вдоль длинной неглубокой бетонной террасы с видом на бульвар Сансет, чуть более глубокой террасы нижнего этажа и круглого крошечного газона – все, что осталось от былых садов.

Лэйни этот выбор казался странным, мало соответствующим ситуации. Он бы скорей ожидал, что они предпочтут что-нибудь более уединенное, более укрепленное, более опутанное охранными системами, но Райс Дэниелз сказал, что у “Шато” есть свои, и очень серьезные преимущества. Во-первых, его имидж должен способствовать гуманизации Лэйни, “Шато” выглядит как жилище , нечто со стенами, окнами и дверями, место, где постоялец может вести нечто похожее на жизнь, – чего никак не скажешь о серьезных бизнес-отелях, с их бездушными кубами и квадратами. Кроме того, эта гостиница имеет глубоко укоренившиеся ассоциации с голливудской системой звезд и, опосредованно, с человеческими трагедиями. Звезды жили здесь в золотые дни старого Голливуда, а позднее кое-кто из них здесь же и умирал. “Без Тормозов” планирует подать смерть Элис Ширз как трагедию в освященной временем голливудской традиции, с тем отличием, что она была спровоцирована “Слитсканом”, сущностью более чем современной. Кроме того, объяснял Дэниелз, “Шато” охраняется куда серьезнее, чем может показаться на первый взгляд. Тут-то Лэйни и был представлен Барри Райделлу, ночному охраннику.

Как показалось Лэйни, Дэниелз знал Райделла еще до того, как тот нанялся в “Шато”, хотя было не совсем ясно как и откуда. Райделл проявил совершенно неожиданную осведомленность во внутренних порядках и обычаях развлекательно-информационной индустрии и чуть позже, когда Дэниелз уже ушел, спросил Лэйни, кто его представляет.

– Это в каком смысле? – удивился тогда Лэйни.

– У тебя же есть агент, да? Лэйни сказал, что не да, а нет.

– Тогда найми себе агента, и не очень с этим затягивай, – сказал Райделл. – Я не говорю, что это спасет тебя ото всех накладок и что с агентом все будет, точно как ты того хочешь, но кой хрен, это же шоу-бизнес, не надо об этом забывать.

Это и вправду был шоу-бизнес, и до такой степени, что Лэйни уже через несколько минут начал всерьез задумываться, а не лопухнулся ли он, связавшись с этой конторой. В его номер набилось шестнадцать человек для “предварительной беседы” продолжительностью в четыре часа, хоть бы подумали своими головами, что он только шесть часов как из-за решетки. Когда они наконец ушли, Лэйни прошагал заплетающимися ногами чуть не весь, длинный, как кишка, коридор, тупо открывая двери каких-то кладовок и чуть не плача оттого, что спальня куда-то подевалась. Найдя ее, он даже не стал снимать одежду, за которой они сгоняли Райделла в Беверли-центр, а просто заполз на кровать и уснул.

Что, думал Лэйни, ему стоило бы сделать прямо здесь и сейчас, в этом баре на Золотой улице, думал, отвечая тем самым на свой вопрос о взаимодействии джет-лага и бурбона. Но чуть позже, допив рюмку до дна, он почувствовал, как дошедший, казалось бы, до низшей точки отлив сил начал сменяться приливом – парадоксальное состояние, связанное, вероятно, не столько с алкоголем, сколько с внутренней химией усталости и перемещения на другой конец света.