Степан Кирнос - Город бога [CИ]

— Княжество Сицилия — убил Князя и едва не нарушил план Императора, по усмирению острова желая спасти людей в городе, Сардиния — отклонился от выполнения задачи, чтобы устранить угрозу для гражданских лиц и подставил фланг для атаки, — капитан с частичкой осуждения взглянул на Данте. — Мне продолжить? Не думаю. Скажи, Данте, ты сейчас увидел людей до того, как к ним пришла война, до того как у них появился шанс предать свою родину. В тебе возникает к ним сострадание? Они стремятся свергнуть кровососов, которые ими питаются?

В ответ Данте только молчит. Он безгласно соглашается с тем, что излишне стремился опекать людей, которых не знает, что его милосердие и жалость над обычными людьми в войне за новое будущее это не то что бы плохо, сколько нежелательно. Сначала — боевая задача, а затем остальные. И тем более, для парня стало ясно, что в глазах обычных людей они не более чем слуги нового режима, выступая за которых можно спастись от грядущих чисток или даже возвысится.

— Вот именно. Они будут молчать, и подчиняться до тех пор, пока не придут слуги Императора с новым законом и новой верой, но они должны увидеть, как старый мир сгорает в огне, как он ложится под лезвие секиры палача. Каждый должен зреть, что Империя строится не для них, а для общего блага и для грядущих поколений, которые не будут помнить кризисных времён, а до тех пор у нас единственная миссия — поддерживать стальной порядок самыми жестокими, самыми безжалостными методами. А проявляя благости сострадания, Данте, ты ставишь под угрозу не только сами операции, но и принципы строительства Рейха. Только вера, только железо, только огонь.

— А Канцлер и его планы на меня, каким образом с этим связаны?

— Если тебе суждено занять место подле Императора или у святого престола, то ты должен отбросить всю мягкость, ибо она ослепляет. Для Рейха главное верность ему. Пристрастие к остальному только вредит отечеству, и когда ты будешь возведён в высшие ранги, должен запомнить, что только кнутом можно удержать страну от распада. А чтобы взяться за кнут, нужно откинуть всякую жалость к людям. Знаешь, — философски затянул Андреас, — я ловлю себя на мысли, что если «крестоносцы» — прошлое, то вы будущее Империи.

Андреас договорил, и только тишина норовила опуститься на сие место, как дверь, чуть скрипнув, отворилась, и человек в тёмно-синей форме вошёл в кабинет:

— Докладывайте.

— Господин…

Поднявшейся в знак протеста рукой Андреас остановил служивого человека и сам стал говорить:

— Не нужно, давай без господ.

— Товарищ капитан, наши силы авиации сообщают, что тактическая группа «Солнце» практически вышла на позицию, и они ждут только подтверждение для нанесения удара. Так же есть хорошая новость — возвращаются наши три тактических звена из Прованса. Республика уничтожена силами Императора и теперь нам на пиренейский фронт добросят новые подразделения.

— Вот это славно, — обрадовался капитан, — есть плохие новости?

— К сожалению, да. На юге наши агенты не смогли выполнить приказ, и Южный Халифат не удастся подвергнуть бомбардировке.

— Не хорошо…

— И, — стал заминаться воин, — не знаю, как сказать.

— Да говори уже.

— Там какая-то девушка просит доступ в вашу каюту, мотивируя это тем, что здесь присутствует знакомое ей лицо.

— При ней нет ничего запрещённого?

— Нет.

— Хорошо, пропусти её, — скрипя, согласился капитан и обратился к Данте. — Ну, вот, что это такое? Где дисциплина и подчинение, где уважение к слугам Рейха? Выкинул бы с парашютом из корабля.

Дверь опять распахнулась и в каюту прошла стройная фигура, облачённая в чёрные облегающие одежды из кожи, мягко ступая по ковру, она подошла к человеку, в руку которого впивается игла и присела рядышком с ним. С её уст трепетно сошёл один-единственный вопрос:

— Как ты себя чувствуешь, Данте?

Как только прекрасная особа с коротко подстриженным под каре, но пышным волосом, приблизилась к парню, его душа неожиданно для него самого окатилась приливом необычного чувства возвышенности и радости, а сердце наполнилось ощущением приятного содрогания. Он неподдельно рад её видеть целой и невредимой, во здравии и это после длительного пребывания на морозе, но больше всего счастья в нём воспылало от того, что Сериль здесь, рядом, пришла к нему. И только Данте собрался говорить, как его ответ прервался голосом Андреаса, взявшим оттенки грубости и строгости:

— Уважаемая Сериль Гарсиа, я попрошу вас быть короткой, мне с коммандером предстоит ещё много работы. А вы нас задерживаете.