Владимир Михайлов - Все начинается с молчания

Собрание началось. Немногочисленный президиум уселся за стол, люди подняли руки, потом прочитали проект решения, затем начали выступать. Зернов сидел, не вслушиваясь. Он знал, что его очередь третья.

Предыдущий оратор умолк и сошел с трибуны, председатель назвал фамилию выступавшего. Тогда Зернов встал.

Ноги несли его вперед, к президиуму, к трибуне. Послышались разрозненные, неуверенные аплодисменты. Люди смотрели на него, и взгляды были такими же, как перед издательством полчаса назад. Зернов коротко перевел дыхание. Сейчас еще можно было выбирать. Каяться. Или повторить все сказанное тогда, чтобы доказать, что в тот раз руководствовался лишь интересами истины. Но ни то ни другое не было нужно никому. И то и другое было бы тактикой, но не истиной. Таким путем нельзя было выйти из Второй жизни. Как можно — он еще не понимал до конца, но уже знал, как нельзя. Он стоял на трибуне. Люди смотрели на него. Все помнили, что говорил он тогда. Разве ему нечего было сказать? Ведь было!

— Вы знаете все о Второй жизни, которую мы живем,— сказал Зернов.— И помните о Первой. Наверное, вы успели подумать и о той, и о другой. Может быть, вам уже надоело об этом думать. Мне — еще нет. Потому что я вернулся недавно. Я думал и думаю. И, кажется, что-то понял. Вы помните, что я говорил тут в тот раз. Не хвалю себя за это и не осуждаю. Потому что это говорил тот я, каким был в тот самый день и час Первой жизни. И слушали меня те вы, какими были тогда. Сегодня — тот самый день и час в обратном ходе Времени. Но разве вы остались теми же? Нет. И я не остался. Наш дух, наше сознание не связаны рамками Времени. И мы сегодня думаем и чувствуем во многом иначе, чем тогда. Мы другие. Но Вторая жизнь заставляет нас повторять те поступки, какие мы совершали, когда были другими. Это неправильно и несправедливо. Я понял, что говорили ваши глаза, когда вы встретили меня возле издательства. Я понимаю, что говорят ваши глаза сейчас. Я хочу сказать вот что: сейчас у нас есть такая возможность думать о себе, о своей жизни, какой раньше не было — потому что в Первой жизни сам процесс ее отнимал все время и силы, мы были заняты течением жизни, не размышляя об ее сути. Сейчас мы можем делать это. И большинство из нас, если только не все, не стали бы совершать многие из тех поступков, которые мы вынуждены повторять в этой жизни,— не стали бы, если бы вновь получили возможность принимать решения и поступать в соответствии с ними. Вторая жизнь не дает нам такой возможности. Поэтому я против Второй жизни. Вы скажете, что это ничего не меняет: с Временем спорить нельзя. А я знаю, что можно; это зависит от того, в чьих Время руках. Можно снова вернуться к тому направлению жизни, когда мы будем обладать свободой решать и действовать. Нужно только одно: понять, что мы вовсе не обязаны будем повторять снова все, что делали тогда в Первой жизни. Нет, у нас будет полная возможность начать все по- иному. Потому что сами мы стали иными. Во всяком случае, некоторые из нас. Я знаю: многие видят во Второй жизни немалые достоинства. Наверное, они существуют реально. Но какими бы они ни были, они не могут переносить главного недостатка. Он заключается в том, что наше тело вынуждено совершать все то, что делало когда- то, в то время как дух уже не хочет этого, это ему не нужно, он стал выше, свободнее, самостоятельнее. Не должно быть такого противоречия между нашим духом и практикой жизни. Думайте об этом! Думайте! И когда настанет момент поворота к новой Первой жизни, к поступательной жизни — встретьте его готовыми, и пусть он не застанет нас врасплох!

Зернов чувствовал, что мог бы сказать еще многое. Однако время его истекло. Идти было тяжело, как бывает тяжело идти под водой, сопротивляющейся движениям. Он возвращался на свое место. Он смотрел на людей. Однако на него не смотрел никто. Люди продолжали смотреть на трибуну, на которой он только что стоял. Они смотрели внимательно, словно ждали еще чего-то. Зернов удивился. Он продолжал идти к своему месту. А люди все еще глядели туда, вперед. Председатель должен был объявить имя только что выступавшего, имя Зернова; но и он молчал. Зернов почувствовал, что страшно устал, что идти становится все труднее. Когда он подошел к своему стулу, у него было ощущение, словно он промаршировал километров тридцать. Он сел. В зале было молчание. Люди смотрели на пустую трибуну. Президиум сидел неподвижно, к люди в нем тоже смотрели на трибуну, на которой никого не было. Председатель не вставал, словно совершенно забыл о своих обязанностях. Что случилось? Или его выступление так подействовало на них? Но ведь существует пока еще незыблемый сценарий Времени, и... Одним словом, Зернов ничего не мог понять. Молчание и неподвижность в зале длились еще минуту. Другую, третью. Потом председатель встал. Он объявил, что выступать будет Зернов и предложил подготовиться тому, кто уже выступил перед Зерновым. Потом люди захлопали и следующий оратор занял место на трибуне. Все пошло своим чередом. Что же, никто даже не заметил этих минут молчания — непонятного, ничем не объяснимого молчания?