Симона шумно вздохнула, тяжело, как тюлениха, перевернулась на другой бок.
Проснулась она от шороха занудного осеннего дождя. Митька смотрел из-под куртки раскосыми мамиными глазами.
— А вы ведь голодная, теть Симона, — сказал мальчик, и Симона поняла, что за эту ночь все самое больное он запрятал так глубоко, что чужими руками уже не дотронешься.
— Ничего, — ответила она, — до завтрака дотерпим.
Верх наспех натянутой палатки захлопал — поднимался ветер. Тучи провисли над самой землей, лопнули и стали расползаться. В трещинах заалел рассвет. Митька вылез из палатки и подставил голые плечи последним каплям дождя.
Когда он вернулся, Симона сидела, положив подбородок на колени.
— Ракета приземлилась, — сказала она, — ракета приземлилась, и экипажа «Бригантины» на ней нет. Выбросили.
Митька бездумно пожал плечами, — так им и надо. Симона тоже не сомневалась, что это по заслугам, в конце концов сами знали, на что шли. Не давало покоя другое, и Симона уже крутила фон, выжимая из него все возможное и невозможное.
— Диспетчер… — и снова цифры и буквы, скороговоркой, так что не разобрать. — Диспетчер… Шарль? Дай мне «Арамис». Я должна… Что? Я — это я. Ага. М-м. Давай «Арамис», тебе говорят!
«Арамис» посвистел, погукал и вдруг ответил мужским голосом. Это было так непривычно, что Симона даже головой помотала.
— Аду, — сказала она, — Аду Шлезингер.
Передача вдруг стала на редкость чистой, было даже слышно, как Ада, стуча каблуками, подходит к фону.
— Что с Пашкой? — закричала Симона, не дожидаясь, пока Ада отзовется первой.
— Улетела, — немного помолчав, спокойно проговорила Ада.
— Как?..
— Подвернулся попутный «муравей», и улетела. Она ведь у нас больше не работает.
— Ты с ума сошла! Неужели нельзя было ее задержать до моего возвращения…
— Буду я такую удерживать! — красивым, чуть грассирующим голосом звонко сказала Ада.
Симона выключила фон.
— Дура, — негромко проговорила она, — дура, смазливая кукла… Ты не знаешь, Митька, когда над вами пройдет трансокеанский?
— В пять пятьдесят, кажется.
— Сбегай к щиту обслуживания, закажи спуск.
Митька сидел на краю взлетной, завернувшись в Симонину куртку и выставив коленки.
— А это обязательно — улетать сегодня? — неожиданно спросил он.
Симона на какой-то миг помедлила — что ответить; но Митькин взгляд был короток — короче протянутой руки, и под этим взглядом Симона снова подумала: как же легко с этим мальчишкой — только говори правду, одну только правду, чтобы потом и в воспоминании нельзя было бы отыскать ни одной крупинки лжи, и она ответила:
— Обязательно.
И вдруг почувствовала, что своим отлетом она отнимала у него последнюю крупинку реального существования его мамы.
И Митька это понял.
— Теть Симона, — сказал он, и голос его непрошенно задрожал, — но ведь могло же, могло быть все как-то по-другому?
— Да, — ответила Симона, — могло. Это был случайный удар. Нелепо так. Кажется, об угол регенератора.
— А разве мама была не у пульта?
— Нет, — сказала Симона, — она и Ада только успели вбежать.
Глупый, ох какой глупый! Героическая смерть у пульта станции. А может, не стоит — что об угол регенератора, и прочий натурализм? Мальчишка все-таки, ему нужно сказать: «При исполнении служебных обязанностей, на своем посту…»
Митька вовсе лег на живот, ткнулся носом в траву и тихим, отчаянным голосом проговорил:
— Ну как же это, тетя Симона, что мамы нет? Что совсем-совсем ее нет? Ну что-то должно остаться?
Симона неслышно подвинулась ближе, но не стала ни трогать, ни гладить; она и сама толком не знала — что осталось, такое ведь только чувствуешь.
Мобиль запаздывал, и солнце вставало из-за края посадочной площадки, как из синего моря; огненный диск его был не по-утреннему багров и неослепителен, полосы рваных туч, нависая над ним, придавливали его к земле, и, не зная времени, трудно было бы сказать, что это — восход или закат.
— «…и на том месте, где оно закатилось, — тихо прочитала Симона, — так же спокойно, как спокойно взошло на небо, алое сиянье стоит еще недолгое время над потемневшей землей…»
— Спокойно? — Митька взвился на месте, лицо его совсем почернело.
Симона прикрыла глаза, представила себе сейчас Паолу… Или то, что осталось от Паолы. Нет, рано еще об этом говорить Митьке. Он по-звериному сверкнет глазами и снова скажет: «Так ей и надо».
Из-за леса вынырнул мобиль.
Читать дальше