Дмитрий Боррони - Встреча или другая реальность 1 - Черная Дыра

Эта история началась давно, можно сказать вначале двадцатого Революция, беспризорница, голод. Вот вам и вся учеба. Как-то она говорила, что видела самого В. И. Ленина. Правда ли это было или нет, кто знает? Впрочем, мы этого никогда не знаем.

Познакомились они с моим дедом, Григорием Ивановичем вы спросите где? Это я не знаю. Прасковья Филипповна сама этого не помнила, а дед не говорил. Но мне кажется, что они познакомились на улице. В те времена мой дед служил в НКВД, наверное, при какой ни будь облаве он и встретил века. Мы жили в одном из поселков в Раменском районе. Семья наша была небольшая. Моя бабка Прасковья Филипповна была женщиной не очень образованной. Ей не довелось закончить общеобразовательную школу.

С моей бабкой они поженились, и через год у них родилась их первая дочь, назвали ее Ниной.

Прелестный ребенок. Красивая в меру упитанная девочка. Она принесла радость и покой в эту семью. Действительно, что за прелесть. Добрая, любящая порядок чистоплюйка она росла, горе не зная. Вела хозяйство. Отец ей всегда говорил; – вот дочь, когда-нибудь все это хозяйство перейдет моему наследнику, которого ты мне, когда-нибудь родишь: Эти слова никогда не принимала Нина всерьез. Она Вряд ли вообще, когда бы, то ни было собиралась иметь дитя. Кто знает, с чем это было связано? На этот вопрос, теперь никто не сможет дать какой бы то либо ответ. Да этого было и не надо так как, ведь она любила своих родителей, и огорчить их никак не могла.

Придерживающимся старым традициям и законам. И конечно, у этой семьи были завистники и доброжелатели. Одна из таких доброжелателей была Лагужина Евдокия Жаловская. Эта женщина необычайно крупной своей габаритности была завистлива, необычайно жестокой и жаднолюбивой сорокалетней дамой. Про таких всегда говорят, «КОРОЛЕВА-БАРЫНЯ». Да, так впрочем, оно и было на самом деле. Бывшая генеральша раскулачена советами при революции, она никак не могла простить большевикам ее безденежье. А нашу семью она ненавидела больше остальных, так-так мой дед Григорий Иванович принимал участие в ее раскулачивание. Теперь сдружившись с Прасковьей Филипповной, она водила ее по кабакам, всевозможным злачным местам, и прочим заведением. Ее муж ей говорил, чтоб она не водила дружбу с Лагужиной, но та отвечала.

– Не твое дело, с кем хочу, с тем и дружу.

– Но она тебя ничему хорошему не научит. Только дурному?! Ты что этого не понимаешь?

– Я с ней вижу жизнь. – Отвечала жена. – А с тобой я что вижу. – Ничего, ничего кроме твоих постоянных нравоучений, да и те верят ли, и тебе надоели.

– Делай все так как я говорю, и я не буду доставать тебя своими нравоучениями. – Осторожно сказал муж. – Ты посмотри, нашей дочери уже пять лет, скоро в школу пора, а она ни разу даже букваря в глаза не видела.

– А по чьей вене? – вставила жена. – Неужто ты думаешь что благодаря этой революции мы зажили б по-другому; – она сделала длинную паузу и глядя ему в глаза добавила. – Вряд ли???

Муж ударил Прасковью по лицу и указав на дверь рявкнул что было мочи своим командирским голосом.

– Вон! Иди к своей Лагужиной, пусть она тебя учит уму-разуму.

Так в 1938 году они поругались. Моя бабка ушла к Лагужиной бросив на произвол судьбы свою дочь и мужа.

Лагужина приняла мою бабку очень хорошо. Она даже зловеще улыбнулась, сказав при этом тихим беззвучным монотонным голосом.

– Я давно тебе говорила, брось этого своего мучителя, живи своей жизнью.

– Но дочка? – растерянно поинтересовалась Прасковья.

– Ты оставила свою дочь мужу. – Сказала она. – Пусть он о ней и заботиться.

После этих слов Прасковья закурила папиросу. Она не так часто, но в последнее время эта привычка стала заядлой и страстной потребительницей табака. В этой большой и светлой комнаты стала темной и тусклой. Вообще дом, где жила Евдокия Жаловская находился в двух шагах от нашего дома. Это был двухэтажный особняк который был отдан ей из-за того что, в свое время она работала начальником сельской отделение психиатрической больницы, и сейчас работал завотделением. Она занимала одну комнату на втором этаже. На стенах висели картины, у окна стоял письменный стол, шкаф для одежды, сервант в которым стояла посуда выпущена еще при царском режиме. И последнем, что было в этой комнате, это большая дореволюционная кровать. Кухня была маленькой. Газовая горелка стул стол. Вот и пожалуй, все что было в кухне, не считая конечно буржуйки, обогревающее это маленькое помещение.