Olga Vel - 2070

Узза, стоящая возле развалин обернулась ко мне и жестом велела подойти. Обойдя Ига, продолжающего что-то шептать себе под нос и наблюдающего за лежащим на земле мужчиной, я подошёл к разрушенному бараку. Возле Уззы на земле валялась оторванная рука с тонким запястьем и длинными изящными пальцами с вырванными ногтями. Из-под камней едва виднелось тело.

– Ты будешь контролировать разбор завалов, – раздался голос Уззы. – Всех выживших оттащить в лазарет, тела убрать в машины, их скоро подгонят. Набери команду и приступайте. За вами, разумеется, будут следить, так что не надейся спрятать какие-либо улики, указывающие на причины взрыва.

– У меня и в мыслях не было, – тихо проговорил я, склоняя голову.

Узза посмотрела на меня. Раздался тихий смешок:

– Я рассчитываю на тебя. Не разочаруй.

Не сказав больше ни слова, она пошла прочь и лишь задержалась около мужчины, который уже сел и, обхватив голову руками, тихо качался из стороны в сторону, продолжая говорить что-то про Катеньку и опасность игр со спичками. Взмах руки, и двое солдат подошли и, взяв его под руки, потащили прочь в сторону барака, отведённого под лазарет.

Иг подошёл ко мне и произнёс на удивление спокойно:

– С тобой пойдут двое, —он кивнул в сторону солдат, стоящих на вытяжку и ожидающих приказа. – Можешь выбрать кого угодно из любого барака, главное, чтобы работали быстро.

Я кивнул, не осмеливаясь подавать голос. Иные встали по бокам, и мы направились к баракам.

Близилось время обеда, и даже взрыв не заставил людей забыть про это. Люди нетерпеливо переминались с ноги на ногу, стоя длинными шеренгами перед своими бараками. В руках у каждого была глубокая миска с крышкой и ложка. На обед обычно давали густую бобовую похлёбку, горячую и безвкусную. Впрочем, она могла утолить голод и позволяла прожить до следующего приёма пищи вечером, состоящего, как правило, из пары варёных картошек или трёх морковок, ну а там сон, спасающий от ужасов новой реальности, а после него завтрак в виде клейкой каши, на вкус и запах напоминающей клей, да ломоть хлеба, если повезёт. Достаточно, чтобы обитатели лагеря существовали без серьёзных проблем со здоровьем. Конечно, голод всё равно мучал, особенно теперь, зимой. Даже меня, хотя благодаря Уззе у меня были дополнительные пайки в виде хлеба и тонких, почти прозрачных, кусков вяленого мяса, часто одолевало это грызущее ощущение пустоты в желудке.

Я не застал худшие года, когда в мире царил голод. Мои родители старались не распространяться об этом, радуясь, что я уже застал рассвет новой эпохи. О голоде – мучительном и убивающем – я знал только из книг и старых фильмов. И порой, глядя на лагерь, на людей, Иных и забор, не дающий нам шанса вырваться, я невольно думал, что Иные подчерпнули идею лагеря из наших фильмов про Вторую мировую войну.

Идя вдоль бараков, я высматривал самых крепких и здоровых на вид мужчин. Не было и мысли о том, чтобы взять разбирать завалы женщин и стариков. В лагере у меня уже давно была репутация предателя и отступника, собачонки Иных , поэтому стоило мне появиться в сопровождении солдат, как тут же началось волнение. Откуда-то раздался возглас:

– Вы посмотрите! Кто-то уже дал по заслугам этому уроду. А он тут же, небось, побежал жаловаться своей рыжеволосой ****. – Я поморщился от матерного слова, но даже и не подумал определить кричавшего, хотя и ощутил почти физическую боль от оскорбления Уззы.

Вместо меня это сделал один из сопровождающих меня солдат. Он мгновенно определил крикнувшего, и через несколько секунд тот уже стоял на коленях, прикрывая голову руками.

– Хватит! – я попытался, чтобы голос звучал как можно нейтральнее. – Нам нужны люди. Он вполне сгодится для работы.

Солдат несколько секунд не двигался, а потом кивнул. Подняв мужчину за ворот тонкого пальто, он толкнул его в мою сторону. Мужчина – высокий, лет тридцати пяти-сорока, лысый и сероглазый – с ненавистью посмотрел на меня и оттёр с лица кровь. "Слишком много крови" – невольно подумал я.

Люди настороженно наблюдали за нами, теснее сбиваясь в кучки. Я слышал тихий шёпот. Страх остаться без обеда, быть наказанными или убитыми, непонимание и опять ненависть, направленная на меня – всё это я слышал со всех сторон, но не чувствовал ничего, абсолютно ничего. Мне нравилось отсутствие тревоги, страха, боли и злости. Мне просто хотелось жить, ради чего-то прекрасного, что находилось совсем рядом, пока недоступное моему пониманию. Я просто знал, что оно есть. И ради встречи с ним я был готов на всё.