Андрей Деткин - Обреченные на вымирание

К тому же у каталки скрипело колесо. Заслышав скрежещущий звук, словно мясник точит нож, я подходил к окну и через занавеску подолгу смотрел вслед печальной паре.

– Долго стоять истуканами будете? – послышался гневный женский голос. – Может, уже и поможете?

Мы обернулись. Позади стояла раскрасневшаяся пожилая женщина с растрепанными, крашенными в рыжий цвет волосами. В желтом дождевике, в рабочих рукавицах, она предплечьем вытирала со лба пот.

– Пустое. Сюда бы экскаватор, – проговорил Игнатьич, – да и померли уже там все.

– Какой умный нашелся, – фыркнула она, – вот когда тебя завалит, хоть оборись.

– Вы не откопаете, он прав, – вступился я за соседа. – Мелочь по краям раскидаете, а с глыбами что делать будете, с обломками плит?

– Может, через щель получится вытащить, может, лаз остался. Болтаю тут с вами, а там люди помирают, – она махнула рукой и зашагала к спасателям.

– Может, правда поможем? – спросил Игнатьич.

– Сам же сказал – пустое.

– Да, но вдруг…

– Не вдруг, – перебил я его, – они жили на первом этаже, все плиты и стены рухнули на них. Да и не жизнь это. Дайте им умереть спокойно. Отмучились они, хватит, – сказал я это с сердцем, громко. Посмотрел на притихшего Игнатьича, уже тише произнес: – Ты как хочешь, можешь размять кости, а я пас, после вчерашнего еще отойти не могу.

Я развернулся и зашел в подъезд. В квартире раскурил сигарету. Некоторое время без мыслей глядел на город сквозь грязное с потеками окно. Все было другим, брошенным и ненужным. Теперь за Курск возьмется время и когда-нибудь доглодает-таки. Будут ли у нас потомки, кто засвидетельствует его кончину? Подумалось об Андрее. Пожалуй, он и ему подобные особи, не утратившие репродуктивных способностей, при удачном стечении обстоятельств смогут продлить агонию человечества. Но ради чего? Это не жизнь. По крайней мере, это знаем мы – те, кто видел ее с лучшей стороны. Хотя о чем я? У них тоже нет будущего, ни у кого его нет. Мы все стоим одной ногой в могиле. Остаток дней надо как-то протянуть, может, увижу что-то интересное. А раз так, землетрясение – повод подыскать местечко понадежнее. В кинозале смертников пока еще крутят ленту «Закат человечества». К примеру, в монументальном с толстенными стенами доме, со сводчатыми кирпичными потолками, который не то что землетрясение, не всякая бомба разрушит, и я знаю, где такой искать.

Пускал дым носом, прикидывал, что возьму с собой и как за один раз все унести. Я уже собрался достать походный чемодан, как вспомнил, что не знаю адреса. Напрочь забыл путь, которым меня вел Андрей. Поразмыслив, решил отыскать самостоятельно. Анклав – ограниченная территория, малая часть города, за день вполне можно пройти вдоль и поперек.

Тучи рассеялись, яркое солнце забралось в зенит и нещадно палило. Земля, асфальт, крыши домов, гаражей, машины дымились белесым паром. Становилось душно, как в оранжерее. Я обвел взглядом окрестности. По шершавым стенам кирпичных домов зелеными щупальцами тянулись вьюны. Дикий папоротник кущами разросся на газонах. Трава, которую никто не косил, вымахала по грудь. Она взламывала асфальт, лезла между плитами, заселяла крыши, водостоки, карнизы. Спортивные, детские площадки, пустыри превратились в поля. Поросль стремительно вырастала в деревья, те бросали семена, все увеличивая и наращивая экспансию. Это было незаметное, текучее поглощение цивилизации. Растения подбирались с окраин и постепенно, метр за метром, забирали свое. Дома, улицы, прилегающие к окраинам и паркам, уже скрылись под зеленой мантией. Климат. Он менялся, стремительно превращался в тропический.

Было жарко и тихо, только треск цикад нарушал полуденное оцепенение. В вышине изредка мелькали птахи, из-за домов доносился клекот, словно кто-то палкой постукивал по высохшему стволу. Я шел в духоте, щурясь от яркого света. Было безлюдно. Лишь изредка в тени под козырьками подъездов различал притулившихся на скамейках стариков.

Прочесывать поселение начал с южной оконечности. Казалось, Андрей вел меня оттуда. В итоге я бесполезно прошатался до вечера. Голодное урчание в желудке и нудная боль под ложечкой заставили прекратить поиски. В расчете раздобыть что-нибудь съедобное зашел в ближайшую пятиэтажку. С разбитыми окнами, с перекошенной подъездной дверью, дом выглядел брошенным.

Я шагнул в рыхлый сумрак подъезда. В нос пахнуло прелой сыростью, в покойной тишине слышалось жужжание мух. Дверь в квартиру справа была распахнута. Я осторожно заглянул внутрь. Хозяева покидали жилище в спешке: по полу разбросаны вещи, всюду царили разгром и беспорядок. Переступив через поваленную тумбочку, я остановился в прихожей. На вешалках остались куртка, прорезиненный армейский плащ, пестрый халат, детская панамка, платок, пустая противогазная сумка. Под облупившимся потолком висела трехрожковая паукообразная люстра. От пыли плафоны стали бархатисто-матовыми. Из дверного проема боковой комнаты, словно вывалившийся язык, выглядывал тощий, в коричнево-желтых разводах матрац. Сумрачную тишину разбавляло ленивое жужжание насекомых.