Леа Рэд - Цветы в Пустоте. Книга 1

Самому Аргзе Грэну, грозному варвару, лидеру Альянса Пиратов, главнокомандующему огромным флотом Паука, сны не снились никогда.

[Запись в бортовом журнале номер МК0JU1276 _34:]

«Мама, папа… Не волнуйтесь там за меня, ладно? Я не скажу, что у меня все хорошо, – у меня все плохо. Но я жив, жив и все еще могу надеяться на лучшее. А это главное».

[Запись удалена.]

Эрлана, святая мать Эрлана, горела. Апельсиново-оранжевое небо сделалось совершенно черным от закрывшего его дыма, нежные переливы изумрудной травы превратились в море безжалостного пламени, пожирающего плодородную землю. Леса, чудесные девственные леса кричали от боли, корчилось в агонии каждое дерево, и жители Эрланы (Эрландераны, как называли ее невежественные пришельцы) всем сердцем ощущали боль своей планеты.

Мама взяла его за руку, и ее красивые сине-зеленые глаза были полны слез. В свете красного зарева, приближающегося с каждой минутой к их дому, лицо мамы казалось отлитым из тонкой акариновой стали. Зеленые кудри отца в этом свете приобрели ядовито-желтый оттенок. Сильвенио было снова десять, и он в отличие от родителей, которые пытались остановить огонь непрекращающимися заклинаниями, абсолютно ничего не мог поделать. Он только стоял и смотрел на окружающее их со всех сторон пламя, в одной руке сжимая ладонь матери, а в другой – связку перепуганно жмущихся к нему любимых книг. Мама дрожала от перенапряжения и страха, она никак не могла понять, почему вся магия эрланцев вдруг оказалась бессильной – в их истории еще никогда такого не случалось. Зато папа улыбался, как всегда. Улыбался спокойно и обреченно, как будто ни капельки не боялся, и Сильвенио вдруг стало ужасно стыдно за то, что он не такой смелый, как папа. Когда огонь подступил к дому вплотную, папа тоже взял маму за руку и обнял их с Сильвенио – на прощанье. Мама сказала: «Ничего. Спасибо, что вы были у меня, мои дорогие. Я люблю вас обоих». Сильвенио не сказал ничего – ему было слишком страшно…

…Реальность вернулась так резко, что Сильвенио едва не задохнулся от столь внезапного выброса из сна. Он рванулся, закричал, выдираясь из липких щупалец кошмара, и тут же попал в железное кольцо чужих рук, вынужденно уткнувшись в широкую, словно стена, грудь лежавшего рядом варвара.

– Тихо, тихо, – прогудел Аргза недовольно и сонно. Низкий голос отдался в его груди легкой вибрацией. – Чего скачешь? Не буди меня лучше, или я наплюю на твое «не надо сегодня» и успокою тебя сам.

Сильвенио не ответил: он все пытался успокоить дыхание и выбросить кошмар из головы. Аргза медленно и задумчиво провел ладонью от его затылка до поясницы, продолжая прижимать его к себе.

– У тебя как будто температура, – заметил он. – Заболел, что ли? Где умудрился-то? Или кто-то по моему кораблю заразу разносит, а я не знаю?

И как он, интересно, определяет чужую температуру, если сам вечно горячий, как будто у него внутри по меньшей мере атомный реактор спрятан? Сильвенио в сравнении с ним казался почти что ледяным.

– Нет, я… все в порядке, сир. Я не болен. Просто… перенервничал из-за кошмара. Не хочу, кстати, ставить вам это в упрек, но замечу, что до встречи с вами мне кошмары не снились, потому что это явление – признак не совсем здорового психического состояния. А до знакомства с вами я был… здоров.

– Мне не снятся ни кошмары, ни какие-либо другие сны, однако при этом ты постоянно намекаешь мне, что моя психика заслуживает тщательного лечения.

Сильвенио прикрыл глаза, постепенно успокаиваясь. Как ни странно, в горячих руках варвара о кошмарах думать не хотелось. Когда пират говорил, грудная клетка его издавала забавные вибрации, и это делало реальность достаточно уютной, чтобы немного расслабиться. Старое, вбившееся в голову иррациональное утверждение, что Аргза не даст его в обиду, – ну конечно, он же может обижать его только сам, – неизменно действовало даже сейчас.

– Вам не снятся кошмары, потому что вы творите их наяву. И это тоже весьма говорящий признак… милорд.

Аргза опрокинул его на спину и навис сверху, жадно приникнув губами к шее. Губы у него были жесткие и обветренные, сухие, тоже неизменно горячие. Что-то такое было в его поцелуях, которыми он поначалу совершенно не баловал, что заставляло почувствовать на себе жаркое дыхание неприветливых архаглских степей, почувствовать дикий и злой ветер, одновременно лихой и свободный. У Сильвенио закружилась голова.