Сергей Курашов - Последний полёт [litres самиздат]

И, как будто разозлясь на свою старость и уже наступающую телесную немощь, твёрдо отдал приказ:

– Дать мощность двадцать пять процентов!

– Но, … Николай Антонович, – возразил Быков, – для вас это слишком резкая перегрузка.

– Обращайтесь по уставу, курсант! – веско сказал Клиновой.

«Старик не хочет признаваться в своей старости даже самому себе», – понял Быков.

– Есть дать мощность двадцать пять процентов, товарищ инструктор, – по-уставному ответил он.

Сильное тело Клинового привычно приняло резко возросшую перегрузку, однако он вдруг почувствовал, как сердце сделало судорожное усилие, чтобы протолкнуть очередную порцию крови. Он заставил себя делать глубокие размеренные вдохи, пока сердце не забилось вновь ритмично. «А такого ещё не было со мной, – слегка панически подумал он, – неужели это первый звоночек ОТТУДА»? Старик был рад, что его и Быкова головы удерживают захваты кресел, и они не могут смотреть друг другу в лицо. Он боялся прочесть в глазах курсанта сочувствие. Ведь тот, по выражению лица инструктора мог бы понять, что старику – ох, как нелегко.

– Даю возрастание мощности два процента в минуту, – доложил Быков.

– Согласен, курсант!

Постепенное увеличение перегрузки Клиновой перенёс легче, чем тот двадцатипятипроцентный скачок. Наконец, двигатель набрал сто процентов своей мощности. Корабль подготовки курсантов КПК-8 достиг пятой космической скорости, необходимой для выхода в надпространство.

– Скорость выхода достигнута, инструктор, – как будто издалека услышал Клиновой доклад курсанта, – разрешите выход.

– Выход в надпространство разрешаю.

Быков не услышал в голосе Клинового привычной уверенности. Сейчас это был тихий голос уставшего старого человека. Он нажал тяжелой от перегрузки рукой крупную синюю кнопку с надписью «Выход», установленную на подлокотнике кресла. Почувствовалась сильная вибрация, которая отозвалась в каждом позвонке, суставе, клетке тела и без того угнетённого перегрузкой.

Стрелки приборов на пульте беспорядочно заметались, световые индикаторы погасли. Внезапно вибрации прекратились, стало легко и спокойно. Все приборы, регистрирующие параметры трёхмерного пространства за бортом корабля показывали «ноль». Светился только индикатор надпространства мягким розовым светом.

– Есть выход в надпространство, – доложил Быков.

– Вас понял курсант, – ответил инструктор тем же уставным тоном.

Он встал с кресла, моментально убравшее свои захваты.

– За точную ориентацию корабля ставлю вам «отлично», – и добавил брюзгливо, – за фамильярность при служебном общении получите выговор.

– Виноват, товарищ инструктор, – бодро принял порицание курсант и засиял своей белозубой улыбкой до ушей, – исправлюсь.

– Пойдём, Андрюша, на камбуз, чайку попьём, – продолжил наставник уже будничным, не уставным тоном, – да и отдохнуть не мешало бы.

2.

«Странный сегодня старик, – думал Быков, – переживает, что увольняют его. Пока чай пили, ни слова не проронил, да и глаза какие-то отсутствующие, ни разу не видел его таким».

Клиновой заперся в своей каюте, а Быкову только и оставалось, что сидеть в рубке, и, следуя инструкции следить за показаниями приборов.

Группа приборов двигателя и систем корабля показывала, что всё в порядке. Иначе быть не могло – каждая система имеет тройной запас надёжности и дублирующую систему. Так что вероятность выхода из строя ничтожно мала. А там, в левой части пульта, беспросветный мрак – стрелки на «нулях», индикаторы погасли, обзорный экран пуст. За бортом ни радиации, ни полей, ни видимых объектов. Светится только маленький розовый квадратик – индикатор надпространства – до смешного примитивный прибор. Однако до сих пор лучшие умы человечества не знают, какая сила заставляет его работать.

«Парадокс, – подумал Быков, прибор построили, а почему он работает, никто не знает. Но пользуемся им уже давно».

Вспомнились лекции профессора Храповникова. Интересный такой старикашка – за сотню лет ему уже, но всё ещё живчик. Выступал с лекциями и в их школе космопилотов. Это он, будучи молодым и настырным стал главным создателем теории надпространства. Были ещё соавторы Борисова и Лиенг.

Теория странная и мало кому понятная. Впрочем, Теорию Относительности Эйнштейна тоже мало кто реально понимает. Курсанты иронично посмеивались: «А сам-то дедуля понимает свою теорию? Из которого пальца он её высосал?». Но, как бы то ни было, двигатель, созданный этой троицей чудаков (или пока ещё не понятых гениев?) работал и перебрасывал космические корабли землян по всей нашей галактике и даже в соседние.