Андрей Тарковский - Солярис

Крис перевалил через возвышенность, небольшой холм, и остановился, пораженный: туман здесь был не так густ, и в нем видны были деревья и кусты. Он пошел по тропинке, протоптанной в траве, и вдруг остановился. Это были его родные места. Вдали видно было озеро и неподалеку от берега — лодка. Он подошел и прыгнул в нее, но она даже не покачнулась. Все — и берег, и лодка, и озеро, — было одним застывшим монолитом. В лодке лежал, словно прикипевший ко дну, обломок весла и окаменевший узелок с хлебом.

Крис наклонился, потрогал все это и прямо по блестящей поверхности озера пошел к противоположному берегу, в сторону отцовского дома. И вдруг остановился, пораженный…

Крис Кельвин — не он, а другой Крис Кельвин — шел по пыльной дороге среди деревьев.

Крис спрятался за дерево. Неподалеку от дома Кельвин-II остановился, положил на траву брезентовый мешок, вынул из кармана галстук и надел его. Затем по отлогому косогору спустился вниз.

Крис, прячась за деревьями, шел за своим двойником.

Дом открылся сразу, как только он прошел через рощу, стоящую в стороне от дороги. Крис-II остановился и перевел дух. Затем прямо по траве прошел к воротам, толкнул калитку и вошел внутрь. Прежде чем подняться на крыльцо, он некоторое время стоял посреди двора и озирался по сторонам.

Птицы перелетали с одного дерева на другое.

Поднявшись по ступенькам, он прошел по коридору; судорожно вздохнув, отворил знакомую дверь с цветными стеклами и вошел в кухню.

У стола, вполоборота к Крису, опираясь на палку, стоял отец и левой рукой перекладывал малину из корзины в глубокую тарелку.

Из крана с шумом лилась вода, и отец обернулся не сразу. Крис-II вдруг ослабел и, не выпуская из рук мешок, прислонился к притолоке, стараясь не произвести шума, способного отвлечь отца от его занятия.

Наконец отец обернулся.

Крис-II бросил мешок, торопливо подошел и обнял его так сильно, что тот уронил палку и пошатнулся. Крис поднял его на руки и перенес на стоящий поблизости стул.

Отец сел, а Крис-II, не глядя ему в лицо, опустился на пол и уткнулся в его сухие старческие колени. Так сидели они долго и, конечно, молчали. Истинный Крис, наблюдая в окно эту сцену, с ужасом подумал о том, что он почувствует, если отец заговорит.

Вдруг кто-то тронул его за плечо.

Крис вздрогнул и обернулся. Это был Снаут. В белом комбинезоне, испачканном смазкой, он казался выше и моложе…

— Я за тобой… Мне показалось, что ты слишком долго…

— Да-да… — сказал Крис. Стоя рядом со Снаутом, краем глаза в окне отцовского дома он видел самого себя, уткнувшегося в отцовские колени.

— Это все эксперимент… Та самая энцефалограмма, — Кельвин кивнул в сторону дома. — Наверное, тогда я очень хотел вернуться домой… Помнишь, когда я протестовал против эксперимента?

— Тебе надо отдохнуть, Крис, — сказал Снаут, — тебе надо вернуться на Землю.

— Нет, Снаут, я остаюсь. Кроме желаний и любви, существует еще долг.

— Какой долг? — спросил Снаут.

— Я имею в виду наш человеческий долг перед собственной судьбой, которую для нас выбрал наш пращур, когда он впервые спустился с дерева и взял в передние конечности палку. Пока человек будет помнить свой древний долг, он останется человеком.

Они медленно шли по аллее сада.

Стояла мертвая тишина.

Стало светлее, и было видно, что «Земля» — лишь крохотный, ничтожный островок в безбрежных просторах океана Соляриса.

Отцовский дом был освещен красным дрожащим светом и затянут туманом.

Огромное красное солнце вставало над океаном.