Дарья Бобылёва: Неучтенная планета [litres]

– Я тебе покажу, как чужое брать! – закричала самка и повернулась к подошедшему самцу, тоже небольшому, который наблюдал за происходящим со сдержанным удивлением. – Он на меня напал! Это акт агрессии! По отношению к мирному представителю, я подчеркиваю!.. Смотри! – она ткнула раненую руку ему в лицо с такой экспрессией, что это можно было расценить как попытку дать в глаз. – Ты видел? Нет, ты видел?! – Она метнулась к вздыбившему шипы морфенку: – Где твои родители? Мама, оплодотворитель, третье лицо… бабушка! У тебя есть бабушка?!

Морфенок при всем желании не смог бы ответить на эти вопросы – во-первых, в данный момент у него не было речевого аппарата, а во-вторых, они задавались не на его родном языке, а на палиндромоне, причем на свернутом. Свернутый палиндромон вообще мало кому понятен, поскольку, к примеру, слово «атрогентревертаатревертнегорта», означающее «бабушка», сворачивается до коротенького «атта», у которого есть еще примерно сто пятнадцать как свернутых, так и развернутых значений. В таком виде палиндромон удобен тем, что на произнесение одной фразы уже не надо тратить несколько часов, но догадываться о значении слов приходится интуитивно, а многие виды, включая морфов, в принципе не обладают интуицией.

– Айа, имей совесть, – снова загудел низкий голос. – Он тебя даже не понимает.

Детеныш еще не научился сохранять форму, поэтому от неожиданности снова морфировал – на этот раз в нечто шестиногое и мохнатое. Он вопросительно уставился на самца, но тот покачал головой и указал на одно из летающих существ.

– Я же говорил тебе, что я здесь, – подтвердил голос.

Морфенок взвизгнул и поскакал прочь, высоко подбрасывая все шесть ног. Люди – впрочем, не люди: сегодня морфенок наошибался на всю оставшуюся жизнь – засмеялись, глядя ему вслед. Маленькие, темноволосые и светлокожие, они походили на брата и сестру, но и ими тоже не были. Звали их Селес и Айа, и с кораблями – действительно говорящими и более чем разумными – их связывали непростые симбиотические отношения. Что-то вроде принятых у некоторых культур семейных связей, но значительно интереснее. А еще в ходе приземления их корабли между собой поссорились, причем корабль Селеса поссорился заодно и с самим Селесом.

– З-зараза… – Айа вытерла кровь пучком травы. – Я же говорила, что крюк украли, а ты: выронила, выронила… Еще и дерется.

– Ты его напугала, – пожал плечами Селес. – А крюк надо лучше пристегивать.

– Вот ты сейчас сказал две совершенно ненужные вещи подряд. Ты горд собой?

– Айа, прекрати, – подал голос корабль. – Зайди внутрь, руку нужно восстановить.

– Ага, бегу уже.

Айа фыркнула и отвернулась, взмахнув длинными нечесаными волосами.

– Мы скоро вернемся, – пообещал Селес, и они опять ушли. Корабли остались греться под закатным солнцем и слушать чириканье крохотных летающих лягушек, роившихся над цветами мерзянки.

– …Вот не надо… У Айи, может, и трудный характер, зато она не заставляет тебя мотаться по планетам в поисках неизвестно чего.

– Она заставляет меня мотаться вслед за вами. В чем разница?

– Я не улавливаю интонацию, ты сейчас пошутил?

– Ну… конечно, пошутил.

– Может, ты с ним поговоришь? Этим его… идеям края не видно. Почему все существуют спокойно, а ему вечно неймется?

– Пусть гуманоид развлекается. Вдруг он ищет смысл жизни.

– Да неужели…

– Я бы на твоем месте гордился. Кстати, с каких пор мы снова разговариваем?

– Это опять была шутка?

– Разумеется.

– Одно и то же: лежишь на какой-нибудь мерзкой жесткой планете и ждешь его. За последний шиарийский год мы были на пятидесяти четырех планетах, не считая астероидов!

– Пусть ищет.

– Зачем?!

– Вдруг что-нибудь да найдет.

– Гуманоидная составляющая – это так утомительно.

– Прекрасно тебя понимаю.

Селеса немного беспокоило, что первый же неофициальный контакт с местными жителями прошел, мягко говоря, не очень гладко. Еще на таможенной станции Айа пыталась задавать персоналу некорректные вопросы и лезть в непредназначенные для посторонних помещения, но таможенники держались стоически. Селес, в отличие от нее, был существом уравновешенным – насколько это можно сказать о представителе его расы, – вежливым и очень вдумчивым. Когда они несколько условных суток назад присутствовали при взрыве звезды, вся окруженная силовым полем зрительская платформа бесновалась, плясала, пила различные жидкости и даже спаривалась по углам, а Селес собирал в ментальном поле инфокапсулу с неизвестно кому адресованным подробнейшим отчетом о наблюдаемом феномене. Инфокапсулы у него всегда получались путаные, буквально разваливающиеся от информационной избыточности – Селес никак не мог избавиться от привычки педантично фиксировать каждую мелочь, – поэтому шансов на то, что кто-то, случайно обнаружив капсулу в поле, заинтересуется ею, практически не было.