Олег Фурашов: Последний мужчина

— Ваша боязнь была подкреплена объективными данными?

— Н-нет…Чисто интуитивно.

— Будьте добры, уважаемый главный этик, — не уставал допекать того Люмо, устраняя противоречия дела, — поясните нам, жёсткий диск суперкомпьютера ваших помощников на месте?

— На м-месте…Новый диск на ме-месте…, — дрогнул голос Бонза.

— Как, новый?! А старый? — внезапно оживился один из трёх эксцессоров, вмешиваясь в опрос сторон без разрешения председательствующего.

То был дряхлого вида таутиканец, который до сего момента усердно клевал носом, борясь с дремотой.

— …Как, новый?! — повторил он с сардонической интонацией рецидивиста, получившего новый, тридцать третий по счёту, срок на отсидку.

— Так, новый, — беспомощно всплеснул руками Бонз, обмякая телом и напоминая собой полуспущенный автомобильный скат. — Поменяли.

— А игде старый? — не унимался древний старикашка, видимо основательно проспавшийся за истёкшие три часа процесса. — Игде?

— Утрачен, — подобрал абстрактное словечко Бонз, отдуваясь от охватившего его удушья.

— Икем утрачен? — донимал его зануда, у которого буква «и» проскакивала в речи и где надо, и где не надо. — Икем утрачен?

— По-похищен, — вымученно признался обвинитель, теряя обвинительный лоск.

— Стырили? — простодушно уточнил древний таутиканец, попавший в эксцессоры из низов народных.

— Предполагаем, что жёсткий диск выкрал оступившийся Загорцев, — потухшей фистулой пропищал Бонз. — Но…Но уполномочен заявить, что это отнюдь не значит, что сударыне Юне он доставил подлинник. Он вполне мог его сфальсифицировать.

Зал повторно разочарованно загудел.

— К материалам исследования приобщена справка о том, — проинформировал слушателей Люмо, — что жёсткие диски службы этиков относятся к компонентам строгой отчётности. При изготовлении им присваиваются уникальные номера, позволяющие их однозначно идентифицировать. Эти реквизиты составляют служебную тайну и хранятся в секрете. Новый диск получен службой этиков три дня назад. Старый диск не сдан.

В огромном форуме зависла напряжённая атмосфера молчаливых размышлений. Её прервал председательствующий в процессе.

— У вас имеются вопросы к сударю Загорцеву? — обратился он к главному этику.

— Покуда…нет, — удручённо ответил тот.

Анализ обстоятельств продолжился. Приступили к опросу очевидцев, выступавших на стороне защиты. Дополнительную интригу в данную стадию процесса привносило то, что Суэла, Уиз и Юна, на которых обильно ссылался Бонз, обосновывая слежку и введение чрезвычайных мер, отказались выступить на стороне обвинения.

Суэла была краткой, указав, что обращение в службу этиков было вызвано её растерянностью, когда она увидела инопланетянина Загорцева сначала на уличном экране и тут же — возле себя. Едва её замешательство миновало, как она тут же внутренне простила его неуклюжесть. Более того, Суэла настаивала на том, что к Роману она относится с симпатией, так как он спас куратора Бола.

В этой стадии процесса по распоряжению Люмо был продемонстрирован телерепортаж с места события, когда транспортёр въехал в центр социальной реабилитации. Объективные таутиканцы окончание видеозаписи встретили неожиданными аплодисментами.

Пояснения Уиз в качестве свидетеля лишь с внешней стороны подтвердили позицию обвинения в том, что она по видеотелефону информировала Бонза о странном поведении мыслелоба. Ведь тот действительно использовал ароматокурительницу в отношении Юны. Одновременно девушка подчеркнула несомненную ошибочность прежних собственных оценок.

— Лично я не имею претензий к Загорцеву, — говорила Уиз. — Тем более, что это…любовь, — допустила она заминку в выступлении. — У нас же тоже есть…как это…аналог любви. У нас же есть интеллектуальное влечение. Мы же тоже прежде были такими, как он. И в ту пору ни одного таутиканца за такое не судили.

И Роман, — прикусила губу Уиз, преодолевая смущение, — очень хороший. Он добрый и смешной. И я…И я испытывала к нему духовную тягу. Но раз он любит Юну, то…то пусть будет так…

— Он добрый и смешной…

— Она испытывала к нему духовное влечение…

— Уиз тянуло к нему…, — зашушукались слушатели не то чтобы с лёгкой досадой, а скорее с недопониманием на выраженное таутиканкой предпочтение.

В стане публики и эксцессоров нарастало замешательство как в части симпатий и антипатий к персоне инопланетянина, так и к характеру его деяний. Равным образом нарастали колебания относительно требований Бонза. Таутиканцы вообще с предубеждением взирали на последних бюрократов. А уж коли те начинали «шалить»…