Отис Клайн - Воин Марса

Ропот изумления пронесся по толпе – зрители отлично поняли, что Сур-Дет совершенно беззащитен перед своим противником. Фехтовальщики снова бросились в бой. Ошеломляющее сверкание мечей – и Торн, вновь найдя прореху в обороне противника, вместо того, чтобы проткнуть ему сердце, вычертил рядом с первой буквой две горизонтальные линии – марсианское «е».

– Он пишет на бретере свое имя! – завопил кто-то.

– Напиши ему любовное послание! – взвизгнул другой.

– Нарисуй нам картинку!

Когда Торн во второй раз коснулся груди противника, не спеша его убивать, Сур-Дет осознал, что этот странный молодой мечник из Таккора, которого он рассчитывал легко прикончить, теперь попросту играет с ним. И, осознав это, обезумел от страха.

Торн встретил его отчаянный натиск, парируя и увертываясь от клинка до тех пор, пока не почувствовал, что рука противника слабеет. И тогда грациозным легким броском он вырезал на груди Сур-Дета последнюю букву своего марсианского имени – «б».

Толпа восторженно заревела при виде этого выпада, но Торн еще не закончил: отбив удар противника, он подцепил его клинок за гарду собственным мечом, рванул и обезоружил Сур-Дета.

На миг ошеломленный бретер застыл в тупом изумлении точно вкопанный. Затем, завопив от ужаса, он бросился бежать, а Торн гнался за ним по пятам, от души плашмя охаживая его клинком пониже спины, пока бедняга не свалился и не запросил пощады.

– Проткни ему пузырь, пусть воздух выйдет! – вопили в толпе.

– Вырежь свое имя на его трусливом сердце!

Довольный тем, что бретер достаточно унижен, Торн вернулся к молодому офицеру и отсалютовал ему.

– Я в долгу у тебя за это развлечение, – сказал Торн, протягивая ему меч.

– Нет, это мы все у тебя в долгу, – возразил офицер, принимая клинок. – Такого великолепного фехтования не видел не только я – никто в Ксансибаре. А теперь – награда победителю! Эй, слуга!

На зов подбежал человек с подносом, на котором высились дымящийся кувшин с пульчо, кубок и блюдо с горой лепешек.

– Что это? – спросил Торн.

– Награда, – отвечал офицер и, самолично наполнив кубок, протянул его землянину. – Сожалею, что такой отменный воин и доблестный дворянин не может получить ничего более достойного, но это же, в конце концов, тюрьма.

– Живи долго! – пожелал Торн, осушил кубок и повернулся к слуге: – Эти лепешки и пульчо раздели между теми десятью, которым не досталось еды, включая и моего бывшего противника.

При виде такой щедрости победителя толпа разразилась одобрительными воплями. Прошло не меньше получаса, прежде чем Торн сумел избавиться от своих поклонников и усесться у стены вдвоем с Йирлом Ду.

– Это был великолепный бой, господин мой, – сказал йен. – Нет сомнений, что он загладит рану, нанесенную твоей чести этим злосчастным происшествием в военной школе. Как жаль, что это случилось тогда, когда тебе, скорее всего, грозит смерть по приговору Камуда!

– Да, смерти мне не избежать, если Сель-хан не переменит своих намерений.

– У нас уже достаточно причин, и притом веских, прикончить этого плосконосого мерзавца, – проворчал Йирл Ду, – и две из них я еще не успел назвать тебе. Первая – среди людей, которые напали на нас, я узнал одного из его клевретов, а значит, именно Сель-хан наслал на нас убийц.

– А какая другая причина? – спросил Торн.

– Я колебался, говорить ли тебе, господин мой, потому что не хотел причинить тебе ненужной боли в день, который, быть может, станет для тебя последним. Но знай же: Шеб Таккор-старший был убит. Я обходил замок перед тем, как отойти ко сну, и увидел, что он сидит перед очагом в своем любимом висячем кресле и в его позе есть что-то неестественное. Я окликнул его, но он не ответил. Тогда я подбежал к нему и увидел, что он мертв. В спину ему вонзили по самую рукоять кинжал.

– И ты полагаешь, что этот удар нанес Сель-хан?

– Скорее нанятый им убийца. Ему, как никому другому, нужна была смерть нашего любимого рада. И он один получил от нее выгоду.

– Быть может, у отца был какой-нибудь враг, затаивший обиду?

– Вряд ли. Рад почти никогда не покидал Таккор – разве что поохотиться в болотах или в пустыне или сделать что-то для низложенного монарха и его дочери. Так что он не мог бы завести врагов нигде, кроме как в его собственном раддеке . А я могу поклясться чем угодно: не было там мужчины, женщины или ребенка, который не любил бы и не уважал его. Больше того – кинжал был нездешней и очень тонкой работы, а вовсе не тот грубый простой нож, какие носят наши простолюдины. Я спрятал его в замке, надеясь, что в один прекрасный день мы сможем по нему опознать убийцу.