Татьяна Енина: Ничто Приближается

Почему так? Все очень просто. Эрайдан был великой империей, могущество его было неоспоримо, он давно уже не защищался, а нападал. Завоевывал маленькие государства вокруг себя и рос… разрастался… Стране были нужны солдаты, идущие в бой — ведущие в бой великолепные машины, их интеллекта должно было хватить только на простейшие действия. Умные солдаты Эрайдану не были нужны.

Армас прекрасно знал все это, но он не собирался отступать, он подумывал даже о том, чтобы скрыть при поступлении свой титул.

— Я записался как шевеназу, — сказал он мрачно.

Титул шевеназу занимал в иерархической таблице предпоследнее место, хуже уже было просто некуда.

Казалось деда хватит удар, он так сильно сжал подлокотники кресла, что пальцы его побелели.

— Вон, — сказал он тихо, — Убирайся вон, и чтобы я никогда о тебе больше не слышал.

Армас не помнил, как оказался на улице, он шел не разбирая дороги, погруженный во тьму, он совершил непростительную ошибку и потерял самого дорогого человека. Что же теперь делать?

Его внук — шевеназу… это было хуже, чем если бы он влепил деду пощечину.

По приходу домой Армас принялся собирать вещи, к счастью никого из родных не было дома и никто не смог бы остановить его, а потом он сел и написал деду письмо. Он просил простить его за столь недостойный и малодушный шаг и обещал, что будет поступать в Академию под своим титулом.

И он все-таки поступил в Академию и ему даже не пришлось доказывать что-то, хотя шел на экзамены он именно с этой целью.

Да, его встретили недоброжелательно и весьма скептично, но… Армасу повезло, что не далее, чем несколько дней назад начальник Академии получил нагоняй от своего патрона — министра обороны, министр был недоволен тем, что об Академии, которая должна была бы служить образчиком воинской доблести ползли не очень хорошие слухи — будто набирают туда подонков общества, людей без чести и совести, которым ни один здравомыслящий человек кошелька бы не доверил, не то, чтобы жизнь свою. Слухи эти были чистейшей правдой, опровергнуть их было нечем и начальник Академии решил использовать в рекламных целях юного наивного аристократа, отпрыска известного благородного семейства, к тому же блестяще подготовленного по всем необходимым вопросам.

Таким образом, поступление Армаса в Академию прошло с большой помпой и даже освещалось в средствах массовой информации. И никого из начальства оно не взволновало и не обеспокоило, потому что все были уверены, что не продержится изнеженный аристократик в суровых военных условиях больше месяца.

Никто из родственников не приехал на присягу, кроме… деда.

Дед сидел на трибуне в первом ряду, среди всякого сброда, не замечая его, чопорный и высокомерный. Армас знал, какой жертвой со стороны старика был приход сюда. А дед пошел на эту жертву, потому что был стар и мудр, очень мудр… и очень стар — он уже не мог, как в прежние времена жертвовать дорогими и любимыми людьми ради принципов. Не было уже сил, да и времени на то, чтобы ждать, что все наладится само собой и сами собой исправятся ошибки. Да и не бывает так.

Армас оценил дедову жертву, и, произнося традиционную клятву, мысленно поклялся себе в том, что не разочарует его. Заставит его гордиться собой. Чего бы это ни стоило.

И только благодаря этой данной им когда-то клятве, он сжимал кулаки так, что ногти впивались в ладони — и не падал, закусывал зубами угол подушки — и не плакал, валился без сил, терпел унижения, забывая о происхождении и вбитых с младенчества понятиях о чести и достоинстве — и не отказался от своей мечты, не вернулся домой, хотя очень-очень скоро избавился от романтических представлений о карьере летчика…

На Исчене была страшно ядовитая, насыщенная вредными испарениями атмосфера. На Исчене были только скалы и камни… камни и скалы… Это была голая, маленькая планета, крайне неприглядная и ничем непримечательная.

У нее не было даже луны.

Маша сидела у окна, смотрела на звезды и думала о том, может ли быть НАСТОЯЩИМ тот мир, где никогда не бывает луны, никчемной в сущности планеты, но такой важной для того, кто к ней привык. Привык глядя на нее плакать и выть. Невозможность повыть порою страшно удручает… Порою она просто сводит с ума. Сводят с ума эти острые скалы — черные на черном, этот вечный космос, средоточие бессмысленного мертвого покоя, непоколебимого равнодушия, эти необычайно большие и яркие звезды, метеоритные дожди, бесконечные корабли, уходящие в патрулирование, расчерчивающие небо огненными полосами, люди в форме… Война без конца и края. Разговоры о войне. Мысли о войне.