Фредерик Пол - Восход Чёрной Звезды

— Бросьте! — велела она. — Совершенно очевидно, что на территории своей фермы они карточек не носят. Это же глупо! А удостоверить их личность вы прекрасно сможете в деревне.

Потом Толстая Рода спросила разрешения отловить мальков тилапии, сколько удастся, пока не спущена полностью вода, на что инспекторша ответила не менее лаконично:

— Разумеется, ловите. Ценные продукты не годится разбазаривать. Ловите свою рыбу.

Таким образом, половина бригады расставив садки-ловушки принялась наполнять транспортировочные резервуары, а другая половина, вооружившись сетями, бродила по участку, вылавливая вертящихся и бьющихся в иле рыбешек, стараясь спасти все, что можно было спасти. Этим пришлось заниматься и Кастору, — задание для десятилетнего мальчишки, подумать только! Унизительно! Почему его постоянно унижают? Даже работа на высадке риса была унижением достоинства. На полевые работы обычно выбирали самых низкорослых в коммуне — им не приходилось слишком сгибаться, — а Кастор был почти двухметрового роста. Время от времени он ловил на себе смеющийся взгляд инспекторши — всякий раз, когда он, Кастор, спотыкался или даже плюхался в грязь, преследуя серебристых, скользких рыбешек. Как ни поверни, а день выдался хуже некуда.

Но нет худа без добра. Неудачный день кончился не так уж плохо, как мог бы кончиться. Народная полиция не отпускала бригаду почти до сумерек. Допросы, повторные допросы, и бесконечное ожидание, постепенно, мало по малу, пока спускали воду, а потом полицейские эксперты просеивали ил и фильтровали воду в поисках улик. Но ничего не нашли. Никакого оружия, никаких других частей мертвого тела. Не обнаружилось так же и паспортной карточки, оброненной незадачливым убийцей. Ничего. В результате бригада так поздно вернулась в деревню, что вечернего воспитательного собрания устраивать не стали, и вопрос, очень тревоживший Кастора, в этот вечер не обсуждали.

Вместо этого всю бригаду, все четырнадцать человек, кое-как загнали в кабинет помощника руководительницы, где они с трудом разместились стоя, стараясь не заляпать илом добротную мебель. Самокритикой им не пришлось заниматься, не для того их собрали. Помощник руководительницы пожелал просто лично выслушать их рассказ, узнать, что произошло и как произошло. Таким образом, четырнадцать человек полевой бригады в очередной раз пересказали всю историю. На что ушло время, которое они с удовольствием использовали бы на что-нибудь полезное, например, чтобы помыться перед ужином. Кастор обнаружил, что его опять ругают, хотя вроде бы начальник собрал их не для критики.

— Родич Кастор, — холодным тоном произнес помощник руководителя, поскольку оба они носили фамилию Мелкинс, отчего ближе не становились, поскольку половина коммуны состояла из родственников, входящих в семь семейств. — Родич Кастор, язык доведет тебя до беды! Зачем надерзил ты инспектору народной полиции?

— Я не дерзил. Она над нами смеялась.

— Над нами! Над тобой, ты хочешь сказать. И правильно делала. Родич Кастор, ты — тщеславный юнец, потенциально неустойчивый элемент. Я крайне недоволен тобой, и не только тобой. Кузина Рода, как ты намерена восполнить истраченное зря время?

Собрание закончилось обычным образом: бригаду вдохновили на трудовые подвиги, дабы выполнить продовольственные нормы, а так же порекомендовали уделять побольше внимания воспитательным собраниям. После чего Кастору удалось сбежать в душевую.

Смыв грязь рабочего дня, он отправился в столовую, где нашел Марию, свою жену. Она тоже опоздала к ужину. Она сегодня трудилась в сувенирной мастерской, и только несколько минут назад мастерская закрылась. Парочка туристов, собственно говоря, еще торчала снаружи, фотографируя деревенских жителей, занятых повседневными делами, перебрасываясь сувенирным, ручной работы диском для игры в «летающую тарелку», который они купили в мастерской, и вообще всячески наслаждаясь концом дня, проведенного среди чудных крестьян Автономной Республики Бама. [4] Имеется в виду штат Алабама. — (Прим. перев.) Кастор и Мария поцеловались. Кастор — с удовольствием, слегка подпорченным тревогой; она — равнодушно, по обязанности. Кастор лопался от нетерпения поведать жене, какой дрянной выдался день, но похоже, Мария не горела желанием его выслушать.

Мария была высокая, светловолосая — почти такая же высокая, как Кастор, и кожа у нее была немного бледнее, самая светлая в деревне. Родители Марии, хмурые добровольцы, приехали в АРБ двадцать лет назад. Ненадолго их хватило. Мать Марии, через год после рождения дочери, погибла в аварии, угодила под колеса тягача. Отец снова пошел в «добровольцы», но на этот раз — в самом деле добровольно, по собственному желанию. Он уехал в гиблые пустоши западной Айовы и больше о нем не слышали. Ребенок остался в коммуне. Фермеры особенно не протестовали, потому что уровень рождаемости в то время еще не было нужды контролировать.