Александр Петров - Джихан-2

— Можно я подумаю? — спросил я.

— Подумаешь? Каков, однако, — князь обернулся к остальным и громко заржал. — Основательный шельмец. Люблю таких!

— Ну давай, давай, — зашептал сзади дядя Федор, а то ведь передумает. — Денег проси, дом, скотину… А то ведь живете, прости Господи, голытьба — голытьбой.

— Я хочу, — тут сердце у меня ушло в пятки от сознания собственной смелости, — хочу, чтобы я сам, отец мой, брат мой и все наше потомство были свободными до скончания веков.

Вздох ужаса пролетел над поляной.

— Еще хочу иметь право носить оружие, чтобы защищать свою свободу от любого, кто на нее посягнет, также как и отец мой и брат мой и все наше потомство.

Я увидел, как наливаются кровью глаза князя, как пальцы судорожно сжимают плеть.

— И еще хочу, — тут мой голос поднялся до крика. — Хочу дочь твою, княжну Рогнеду, в жены взять!

— Дурак ненормальный! — крикнула Ганя, и опрометью бросилась из-за стола.

Князь попытался было вытащить плеть, но тут его сломал приступ дикого, необоримого хохота.

Смеялись все. Кто-то сел мимо скамьи и теперь валялся по земле пачкая дорогую одежду, не в силах справиться с конвульсиями. Дуболомов старший опрокинул блюдо с поросенком, и теперь дубасил пудовыми кулаками в подливку и кашу, забрызгивая себя и соседей. Позади тоненько хихикал дядя Федор и пофыркивал, стараясь остаться в рамках приличия отец.

Вдоволь насмеявшись, князь поднял руку, призывая к тишине, обвел взглядом, туша смешки не в меру развеселившихся подданных. Обошел вокруг меня, приблизился. Посмотрел в глаза.

Я выдержал его взгляд. Я понял, что ведь это именно его я видел плачущим, с перемазанным Бог знает чем лицом, прячущим голову в неглубокой ямке, закрывающим затылок и орущим от невыносимого ужаса.

Иван Васильевич опустил глаза, отвернулся. Сделал пару шагов взад и вперед, снова обошел меня кругом. На его лице явственно читались те кары, которым он хотел меня подвергнуть, страх за репутацию мудрого правителя и оценка той пользы, которую я мог бы ему принести.

— Писаря сюда, — негромко произнес князь.

Появился писарь.

— Пиши! — приказал князь.

За проявленное мужество и решительность, отрока Даниила Андреевича, так и пиши, крючкотвор — «Андреевича», Концепольского, жалую я именным оружием, взятым им на поле боя.

Оного отрока зачисляю в благородный кадетский корпус, дабы стал он добрым офицером, защитником веры, князя и Отечества нашего Православного.

Оному отроку положить жалование кормовое и амуничное в сумме ста рублей годовых на все время обучения.

Это были действительно большие деньги. Я посмотрел на князя. Он обратился ко мне, думая, что я буду его благодарить, но увидел в моих глазах лишь вопрос.

— Ты что-то спросить хочешь, Даниил? — с легкой угрозой поинтересовался он.

— А Рогнеда?

— Рогнеда не телка на базаре, чтобы за нее вот так торговаться, юноша, — устало и раздраженно ответил князь. — Коли будешь ты ей мил, так вернемся к разговору, авось тогда уже не так смешно это будет.

— Благодарю вас великий князь, — произнес я.

— Иван Васильевич, как же это! — вступил в разговор мой отец.

— Что-нибудь не так, Андрей Сергеевич? — подчеркнуто вежливо осведомился князь.

— Не дело это, светлейший князь. Мой сын грамоте обучен, истории, математике, физике, я его на свое место готовил.

— Вот и хорошо, — произнес князь, давая понять отцу, что спорить бесполезно. — Мне нужны грамотные офицеры. А у тебя другой сын есть, да и сам ты нестарый. Будет время подготовить себе замену.

— Не согласен я, князь. По отцовскому праву, данному мне Богом, выбрал я своему детищу судьбу и не хочу, чтобы его где-нибудь на границе с Суздалем подстрелили, когда ты очередную никчемную войну затеешь.

— Что??!! — лицо князя задергалось. — Смерд, холоп забывшийся! Взять его! На кол, смутьяна! Прямо здесь, публично!

Отца скрутили и повязали. Команда лесорубов пошла выбирать подходящую тонкую осинку.

Князь немного остыл. Посмотрел на меня, посмотрел на отца. Видно было, как не хочется ему в один день лишиться хорошего летописца и архивариуса, при этом приобретя заклятого врага в лице его сына.

Он хлебнул вина и подошел к отцу:

— Ты понимаешь, что можешь сейчас умереть смертью лютой, позорной?

— Да, — ответил папа.

— И сын твой, будет уже не князевым любимцем, за его счет обучаемым, а так, третьесортным кадетишкой, всеми шпыняемым, волчонком, который в лес смотрит. Хочешь ты ребенку своему такой судьбы? Какая баба около тебя вьется, ждет, когда позовешь. А ты за глупую пыху готов и смерть страшную принять, и жизнь близким испортить. Одумайся, Андрей Сергеевич, пока не поздно. У тебя ведь еще младший есть… Кто кормить его будет? Все ли ты понял?