Эдвин Табб - Веруча

— Твоя и моя, — вновь повторила она, — мы все разделим и соединим. Ты должен помнить о нашей сделке.

Она полагалась в своих чувствах на первую ночь их любви, когда к нему ее толкнула безысходность отчаяния и одиночества. Тогда она катастрофически нуждалась в нем. Но и сейчас она все прекрасно помнила. Она была женщиной, которая никогда ничего не забывает.

— Нет, — сказал он. — Разделенная ответственность слишком несовершенна по сути, да и что мне делать с половиной планеты? Ты должна работать над всем сама. Ты победила — и это все твое.

Она не спорила открыто. Она слишком хорошо знала, что сила и нажим с ее стороны породят лишь сопротивление и замкнутость — а это было совсем не то, что ей нужно было от него. А тем временем сын Монтарга будет расти, таить ненависть и вынашивать планы мщения.

— Хорошо. Тогда я сделаю тебя Верховным Арендатором, чтобы ты был независим в своих поступках и действиях. О деньгах не беспокойся — у тебя будет все, что ты пожелаешь.

Конечно, мысль о могуществе, власти, независимости в своих поступках была слишком заманчива. Она выжидала, внутренне страшась отказа. Эрл внешне спокойно налил себе вина, потом наполнил и ее бокал и медленно произнес:

— У меня есть тост, Веруча. За самого очаровательного Властителя, которого когда-либо знал этот мир!

Она почувствовала, что эти его слова приятны ей; они заставили ее слегка покраснеть и кокетливо улыбнуться. Но это было не то, что она чувствовала. Она вдруг с ужасом поняла, что он всеми силами пытается отдалиться, уйти от нее и испугалась такой потери. Она нежно притянула к груди его руку, приложила ее к своему лицу… Дюмарест был по-своему беспощаден:

— Да, Веруча. Я пользуюсь малейшей возможностью видеть тебя, владеть твоим вниманием, пока ты можешь давать это мне. Имей в виду, буквально через неделю каждая женщина этой планеты захочет хоть в чем-то походить на тебя. Это — плата за твое высокое положение. За все приходится платить, моя милая! Они все захотят быть похожими на тебя. Но только Властительница Дредиа останется единственной и непохожей на других!

В его словах была боль, горечь, бессилие изменить события — много такого, чего она не могла понять умом, но слишком остро чувствовала любящим сердцем.

— Эрл! Любимый!

Бокал упал, разбившись о пол, когда она бросилась в его объятия… Она обвила руками его шею — неистово, страстно, прижимаясь к нему всем телом и не чувствуя в себе сил противиться охватившему ее желанию его любви — такой сильной, мудрой, чуткой и всеотдающей… Он не оттолкнул ее. Привлек, страстно целуя в ответ, отвечая на ее бурные ласки и нежность…

Он останется с ней. Он не сможет оставить ее. Пусть ненадолго, но она сможет видеть, слышать его, чувствовать телом и всем существом его присутствие, его тепло, его силу…

Он забудет свою мечту о неведомой Земле, о возвращении домой. Дом находится там, где есть любящее, понимающее, горячее сердце, и он должен понять это. Он уже это знает.

— Эрл?

— Да, любимая?

— Ты не покинешь меня?

Она почувствовала его напряжение, секундное сомнение, боль утраты, которые мешали ему ответить, и инстинктивно прильнула горячими, любящими губами к его лицу, не давая ему ответить мгновенно и сразу. Он странствовал, скитался всю свою жизнь, и это была привычка, которую она должна была преодолеть, пересилить… Да, конечно, настанет момент, когда его опять неудержимо повлечет далекое, неведомое, мечта, не дающая ему обрести успокоение и равновесие. Он наверняка не сможет бороться с этим, и глупо будет пытаться удержать его… Но это потом; это случится позже. Не сейчас…

Он не уйдет от нее сразу — с минуты на минуту, вечером…

Он не исчезнет и завтра. Может случиться, что он останется с ней навсегда — и не будет первым, кто отказался от своей мечты ради любви женщины…