Дмитрий Шаров: Два кубика счастья

- Кальман, почему бы вам не пойти к себе в каюту и выспаться хорошенько? Вы устали не меньше моего.

- Да, пожалуй я так и поступлю. Извините, что сорвался.

- Ничего. Нам всем нужен длительный отдых, иначе всего этого просто не вынести.

Кальман уже покидал отсек, как его окликнул Шервуд.

- А что вы думаете по поводу войны, доктор? Есть шанс, что человечество больше не совершит подобной глупости?

- Хотелось бы верить в успех нашей миссии - несколько пространно начал Кальман. - От этого зависит всё. Проснувшиеся, когда мы общаемся с ними, понятия не имеют, что такое война. В их мире этого феномена нет. Это то малое, что мы можем заложить в них во избежание будущих катастроф. Но, возможно, на уровне подсознания тяга убивать себе подобных сохраняется. Спит себе до поры до времени в латентном состоянии. А потом...

- Значит — нет.

- Боюсь, что нет. Наше дело — попробовать. Дать себе ещё один шанс.

- Впервые мне по-настоящему стыдно за человека, Кальман.

- Мне тоже, Шервуд. И нисколько за то, что он уже успел натворить, сколько за то, что ещё натворит.

В последнее время мне на ум приходило это странное слово ''Война''. Я помнил тот диалог с доктором, когда он спрашивал меня, что я думаю обо всём этом, пытался доходчиво объяснить значение этого слова. Я его тогда не понял. Это всё было мне чуждо, незнакомо, и как следствие, совершенно непонятно.

- Вы слышите меня, Оу? Как самочувствие?

У меня тогда жутко болела голова, но я тактично соврал, что чувствую себя хорошо.

- Я бы хотел поговорить с вами о том, что разрушило наш дом — планету Земля.

Я с интересом уставился на доктора Кальмана, ожидая продолжения.

- Вам ведь незнакомо такое понятие как ''Война?''

- Нет. А что это? -спросил я.

- Трудно будет вот так сходу всё объяснить. Если вкратце, то это когда одни люди убивают других, преследуя какие-то цели, чаще всего низменные и несущественные.

- Но разве это мыслимо? Зачем убивать себе подобных, если и так человек смертен?

- Хороший вопрос, Оу. Возможно потому, что человек смертен, и происходит подобное. Но всё же главный катализатор войны — страх. Именно страх заставляет нас убивать. Именно страх ослепляет разум.

- Но разве человеку не должно бояться чего-то более могущественного, нежели он сам, стихии например?

Доктор Кальман как-то невесело усмехнулся.

- Оу, человек ничего так не боится, как самого себя.

- Но откуда тогда возникает этот страх? - допытывался я.

- Это мы и хотим узнать — удручённо произнёс доктор.

- А почему просто не решить проблему путём диалога? Зачем тогда люди вообще научились говорить?

На этот раз Кальман засмеялся каким-то диким, непохожим ни на что, смехом. Верно, так смеялись наши первобытные предки, когда ещё само понятие война находилось в зачаточном состоянии.

- Диалог — это последнее, к чему прибегают люди для решения своих проблем. Двум людям имеющим полярные взгляды на жизнь будет тесно даже на просторах безграничной вселенной. Всего только двум. Что тогда говорить о миллиардном их количестве.

Сейчас, уже по прошествии какого-то времени, я всё продолжаю думать над словами доктора. Неужели мы так боимся себя? Неужели мы способны уничтожать себе подобных только потому, что у них другие взгляды на этот мир? Неужели убивая, мы думаем, что таким образом проблемы решаются сами собой? Неужели мир, где нет войны, это и мир, где нет человека?

***

Что со мной? Я вдруг стал проваливаться в небытие. Как будто секунду назад работал, печатал, и вдруг темнота, а потом яркий свет, гул. Секунда, другая, и я снова за своим рабочим местом. Спешно хватаюсь за чашку с кофе, как будто ищу поддержки в ней. И снова темнота, снова яркий свет, тонкая плёнка стекла. Раньше переход происходил только во сне, но теперь...

Хватаю телефон, набираю Камиллу, подношу к уху. Гудок, гудок, ещё гудок. Пальцы всё сильнее сжимают трубку.

- Оу...

...слышу я, но в то же мгновение на мир опускается чёрная простыня.

Кальман Риц просматривал отчёты, в которых сообщались параметры и всевозможные характеристики очередной планеты, которая могла бы послужить новым домом для человечества, когда в его каюту постучали. На пороге стояла медсестра Амелия Дэкиле.

- Извините, если отвлекаю. У пациента Оу резко ухудшились показатели жизнеспособности. Мы никак не можем его стабилизировать. Кажется, что он мечется между программой и явью. Он то засыпает, то, как будто, приходит в себя.