Глен Кук - Рейд

У поездки есть и положительные стороны. Не нужно все время слушать Уэстхауза. Я больше не могу. И запоминать все детали нашего рейда тоже больше не могу.

Какого черта я всегда должен гоняться за материалами для таких невероятных статей?

Мне вспоминается одна, о ковбоях, объезжающих быков, которую я писал до войны. На Трегоргарте. Уж такой я дурак – должен все испытывать на себе. Но тогда я хоть мог в любой момент спрыгнуть с быка.

Командир смеется, и я поворачиваюсь в его сторону. Неясный золотоволосый силуэт в лунном свете.

– Сегодня они просто балуются, – говорит он. – Учения. Обыкновенные учебные стрельбы.

Его смех напоминает громоподобное пуканье.

Боковым зрением мне не удается определить, какое выражение у него на лице. В свете молний и вспышек лицо дергается, как в старинном кино, словно дух, который никак не может решить, в каком обличье явиться. Рельефный тевтонский профиль. Безумные глаза. Шутит? Порой это трудно понять.

Старший лейтенант Яневич и младший лейтенант Бредли не открывали ртов с тех пор, как мы прошли главные ворота. Они даже не вставали со своих мест, то ли считая заклепки на скачущей палубе, то ли вспоминая лучшие минуты своей жизни, то ли читая молитвы. Кто его знает, что творится у них в голове, лица ничего не выдают.

У меня странное чувство. Я в самом деле иду в рейс на клаймере . Мне одиноко и страшно, я растерян и уже не понимаю, какого черта мне тут понадобилось.

Наверху что-то взрывается, и на мгновение развалины кажутся рисунками, набросанными тушью на самом нижнем этаже преисподней. Заросли разбитых кирпичных колонн и ржавого железа не способны противостоять ударной волне неприятельского оружия. Рано или поздно все они рухнут. Некоторые просто требуют чуть больше внимания со стороны противника.

Беззвучный монумент по имени старший лейтенант Яневич оживает.

– Стоит взглянуть на один из их классных спектаклей, – говорит он.

И гогочет. Фраза звучит натянуто, как деланная улыбка в ответ на неудачную шутку. Но он, похоже, смеется не зря. Видимо, офицеры клаймеров обладают даром Истинного Зрения, и для них война – нескончаемая комедия положений.

– На последнюю тербейвилльскую резню ты опоздал.

Машина виляет, правые гусеницы взбираются на кучу булыжника, и мы на средней скорости колдыбаемся под углом в тридцать градусов. Группа космофлотчиков идет нам навстречу, шатаясь похлеще, чем наш бронетранспортер, распевая издевательски переделанную патриотическую песню. Они одеты в черное и потому почти невидимы. Лишь один бросает в нашу сторону презрительный взгляд. Его компаньоны, повиснув друг на друге, трусят как-то замысловато, по-заячьи. Так могла бы выглядеть колонна пьяных гномов, направляющихся на ночную смену в свою фантастическую угольную копь. У каждого по мешку с овощами и фруктами. Они исчезают в темноте у нас за спиной.

– Похоже, чуть поддали, – говорит Бредли.

– Мы по дороге сюда видели Тербейвилль, – говорю я. Яневич кивает:

– Я вдоволь насмотрелся.

Под Тербейвиллем в результате одной из самых удачных бомбардировок была похоронена штаб-квартира флота на планете.

Мы с командиром видели, как оседала пыль после этого. Накануне ночью луны были в надире. Это ослабило защитную систему, парни сверху бросились в образовавшуюся брешь и провели массированную бомбардировку. Перепахали несколько квадратных километров не раз уже перерытой щебенки. Так фермер перепахивает землю, не давая разрастаться сорнякам.

Командир говорит, что это был просто укол. Хороший способ держать своих мальчиков в форме и нам напомнить, что в один прекрасный день соседи сверху могут прийти, чтобы остаться.

Брошенный город покоился, обездвиженный суровыми объятиями зимы. Поскрипывали на ветру железные остовы зданий. Горы разбитых кирпичей покрылись корочкой льда, и в лунном свете казалось, будто стада мигрирующих слизней оставили на них серебряный след. Горстка горожан, охотников за мечтами вчерашнего дня, рыскала по пустыне. Старик говорит, будто они приходят после каждого налета в надежде, что на поверхности появится что-нибудь из прошлого. Несчастные летучие голландцы, пытающиеся воскресить разбитые мечты.

Миллиарды надежд уже канули в Лету. И еще миллиарды погибнут в этой адской печи – войне. Может быть, она ими питается?

Бронетранспортер вибрирует, одна гусеница выскочила из колеи, и нас развернуло на девяносто градусов.

– Почти на месте, – бросает кто-то апатично.