Фредерик Пол: Врата

Я говорю: "Зигфрид, ты снова охотишься за химерами".

- Я так не думаю, Боб.

- Но сон! Разве ты не видишь, как он важен? Что ты скажешь о материнской фигуре в нем?

- Позвольте мне выполнять мою работу, Боб.

- А у меня есть выбор? - угрюмо спрашиваю я.

- У вас всегда есть выбор, Боб, но я хотел бы напомнить вам ваши слова, сказанные недавно. - Он замолкает, и я слышу собственный голос, записанный где-то на его лентах.

Я говорю: "Зигфрид, там такая боль, вина, отчаяние, что я просто не могу с этим справиться".

Он ждет, чтобы я что-нибудь сказал.

Немного погодя я говорю.

- Отличная запись, - признаю я, - но я предпочел бы поговорить о комплексе матери в своих снах.

- Мне кажется более продуктивным исследование другого момента, Боб. Возможно, они связаны.

- Правда? - Я готов обсудить эту теоретическую возможность самым отвлеченным и философским образом, но он быстро возвращает меня на землю.

- Ваш последний разговор с Кларой, Боб. Пожалуйста, скажите, что вы при этом чувствуете.

- Я уже говорил тебе. - Мне это совсем не нравится, пустая трата времени, и я хочу, чтобы он понял это по тону моего голоса и напряжению удерживающих ремней. - Это даже хуже, чем с матерью.

- Я знаю, что вы хотели бы поговорить о матери, Боб, но, пожалуйста, сейчас не надо. Расскажите мне о Кларе. Что вы испытываете сейчас?

Я стараюсь честно понять это. Это-то я могу сделать. В конце концов я вовсе не обязан говорить все. Но могу сказать только: "Не очень много".

Немного погодя он говорит: "И это все? "Не очень много"?

- Да. Немного. - На поверхности. Я помню, что чувствовал тогда. Очень осторожно роюсь в памяти, чтобы посмотреть, что это такое. Опускаюсь в голубой туман. Впервые вижу тусклую звезду-призрак. Говорю с Кларой по радио, а Дэйн что-то шепчет мне на ухо... Снова закрываю память.

- Больно, Зигфрид, - небрежно говорю я. Иногда я пытаюсь обмануть его, говоря эмоционально заряженные фразы тоном, каким просят чашку кофе, но, кажется, с ним это не срабатывает. Зигфрид замеряет интенсивность звука, вслушивается в обертоны, но слушает также дыхание, измеряет паузы, а не только вдумывается в значение слов. Он очень умен, особенно учитывая, как он глуп.

Пять сержантов, по одному с каждого крейсера, обыскали нас, проверили удостоверения и передали чиновнице корпорации. Шери захихикала, когда обыскивавший ее русский коснулся чувствительного места, и спросила меня шепотом; "Как ты думаешь. Роб, что мы можем сюда протащить контрабандой?"

- Тшшш, - сказал я. Чиновница приняла наши посадочные карточки у китайского сержанта, исполнявшего обязанности старшего, и вызывала нас по именам. Всего нас было восемь человек. "Добро пожаловать на борт, - сказала она. - Каждому из вас назначен сопровождающий. Он поможет вам поселиться, ответит на ваши вопросы, подскажет, куда обращаться за медицинской помощью и где находятся ваши классы. Со счета каждого из вас вычтены одиннадцать сотен пятьдесят долларов; это стоимость вашего пребывания на Вратах в течение десяти дней. Остальное вы можете снять в любое время, выписав П-чек. Сопровождающий покажет вам, как это делать. Линскотт!"

Темнокожий человек средних лет из Калифорнии поднял руку. "Ваш сопровождающий Шота Тарашвили. Броудхед!"

- Я здесь.

- Дэйн Мечников, - сказала чиновница.

Я оглянулся, но Дэйн Мечников уже подходил ко мне. Он крепко пожал мне руку, повел в сторону и сказал:

- Привет!

Я задержался.

- Я бы хотел попрощаться со своими спутниками.

- Вы все будете жить рядом, - ответил он. - Идемте. И вот через два часа после прибытия на Врата у меня была комната, сопровождающий и контракт. Я немедленно подписал соглашение. Даже не прочел его. Мечников удивился. "Не хотите знать, что там говорится?"

- Не сейчас. - Я хотел сказать, какая разница. Если мне не понравятся условия, я могу изменить свои намерения, но какой у меня тогда выбор? Перспектива стать старателем меня ужасно пугала, я не хотел умереть. Мне вообще ненавистна мысль о смерти, мысль о том, что я перестану существовать, и все прекратится, когда я знаю, что остальные будут продолжать жить, и заниматься сексом, и радоваться - без меня, и я в этом не буду участвовать. Но все же мысль о возвращении на шахту вызывала во мне еще большее отвращение.

Мечников подвесился за петлю на воротнике на стену, чтобы не мешать мне разбирать вещи. Это рослый бледный человек, не очень разговорчивый. Не очень привлекательный человек, но он, по крайней мере, не смеялся над моей неумелостью на первых порах. На Вратах почти нулевая гравитация. А я раньше никогда не испытывал низкое тяготение; в Вайоминге это невозможно, поэтому я постоянно ошибался.