Линда Эванс - Приблуда

Когда объявился приблуда, доктор Скотт МакДаллан потел и ругался, пытаясь развернуть извивающееся тельце неблагодарного маленького демона — пытающегося родиться ногами вперед младенца.

Если бы не то, что все предыдущие роды миссис Цивоник были лёгкими и проходили без осложнений, он бы уже сделал кесарево сечение. Но повернуть младенца было несложно, и мониторы не показывали тревожных симптомов ни у матери, ни у ребенка, поэтому вместо того, чтобы сделать разрез и уложить женщину на больничную койку на несколько дней, он принял решение дотянутся до ручки ребенка и развернуть его в правильное положение. Миссис Цивоник держалась хорошо, даже отпускала шутки, несмотря на кативший градом пот, и раздававшиеся время от времени, когда наступали схватки, мычание, всхлипы и стоны. Скотт как раз достал до ножек ребенка и задался про себя вопросом, почему он вообще решил, что это будет просто, стараясь при этом не обращать внимания на издаваемые Эвелиной Цивоник звуки, когда на него обрушилась волна эмоциональных страданий, достаточно сильная, чтобы заставить его выпучить глаза.

Невольный всхлип и резкое движение вызвали у его пациентки изумленный возглас:

— Док?

Скотт моргнул, борясь с подступающей паникой, и сумел выдавить из себя:

— Э-э, простите. Никаких проблем, вы в порядке и ребенок в порядке.

“Ради Бога, Скотт, возьми себя в руки! Пока твоя пациентка не решила, что ты такой же псих, как и некоторые из твоих предков. Которых сожгли на костре...”

Эвелина Цивоник приподнялась достаточно, чтобы взглянуть поверх своего раздутого живота.

— Это хорошо. Но вы выглядите не очень.

За дверью спальни семьи Цивоник Фишер — которому дозволялось разгуливать по дому и кабинету Скотта, но не по домам его пациентов — начал очень взволновано мяукать. Скотт на самом деле никогда не слышал, чтобы древесный кот издавал подобные звуки, а эмоциональный поток, который обрушивался на него от спутника, был достаточно мощен, чтобы он признался.

— Я, точнее мой древесный кот, не в порядке.

— Ваш древесный кот? — повторила она. В этой фразе пробился оттенок страха. На своих соседей древесных котов люди смотрели с благоговением и немалой долей тревоги, поскольку практически никто не был уверен, как следует вести себя в их присутствии.

— Да. Он расстроен, очень расстроен. Я не понимаю почему. — “Осторожнее, Скотт... тут ты вступаешь на тонкий лед”. — Я никогда не слышал, чтобы он издавал подобные звуки, — добавил он, взволнованно оглянувшись на закрытую дверь спальни.

— Ну, у меня пока до серьезной стадии дело не дошло, — неуверенно заявила Эвелина, на этот раз с большей тревогой. — Если с древесным котом беда, вам следует пойти посмотреть, что произошло. Если он поранился или заболел... ну, я-то никуда не денусь, так что вам стоит сходить посмотреть.

Профессиональная этика, конечно, не допускала подобных поступков. Оставить пациента посреди операции только для того, чтобы успокоить друга было недопустимо. Но и острое беспокойство Фишера оставить без внимания было нельзя. Фишер, естественно, знал, как открываются двери, а дверь спальни была закрыта, но не заперта. Скотт заколебался, разрываясь между потребностью убедится, что его драгоценный друг не подвергается опасности, и необходимостью помочь появиться на свет этому ребенку.

— Почему бы вам не позвать его сюда? — предложила Эвелина, правильно истолковав его колебания. — Ирина рассказывала нам всем про Фишера и показывала фотографии, но я никогда не видела древесного кота вживую. — Задумчивая нотка в её голосе мгновенно разрешила сомнения Скотта.

— Спасибо. Фишер! Зайди, Фишер, здесь не заперто!

Дверь распахнулась и через комнату по направлению к плечу Скотта метнулась кремово-серая пушистая тень. Он тихо охнул от толчка, так как одна его рука всё ещё была погружена в лоно Эвелины Цивоник, где под его пальцами брыкался и ворочался ребенок.

— Мяу! — Древесный кот коснулся его щеки обеими передними лапами и нетерпеливо показал на окно.

— Что? Снаружи какая-то опасность?

Но ощущение, которое ему передавал спутник, который был рядом с ним вот уже почти двенадцать стандартных месяцев, говорило о другом. Со временем Скотт стал лучше разбираться в эмоциональных “посланиях” Фишера. Благодарить за это надо было нечто вроде способности к эмпатии, доставшейся ему от кельтских предков.