Лидия Конисская - Чайковский в Петербурге

Воспитатель старался при всяком удобном случае незаметно приласкать мальчика. Другой воспитатель иногда брал его в свою семью. Мать Петиного товарища Энгельгардта, навещая сына, всегда вызывала и Чайковского и угощала его лакомствами. Но только одно помогало ему переносить свое детское горе—-надежда на обещанный приезд родителей.

Два года он провел в непрестанном ожидании этого свидания. А приезд родителей все откладывался и откладывался.

В письмах Пети того времени неизменно видна надежда на встречу.

Вот несколько отрывков из них:

1850 год. 23 ноября: «…C нетерпением ожидаю первого вашего письма, я еще не имел этой счастливой минуты, чтоб поцеловать бумажку, на которой были ваши руки».

1851 год. 1 февраля: «Милая мамаша!

Пишу вам одной, потому что думаю, что папаша уже на пути в Петербург, я уверен, что он приедет, хотя я прочел в его последнем письме, что он, может быть, приедет только летом. Нет, я не хочу верить этому, он не даст погибнуть всем моим надеждам, я жду, да, я жду с большим нетерпением его приезда.

…Вас я жду, дорогая Мамашенька, летом, осенью, зимой или даже в будущем году.

…За поведение получил 10, потому что здесь… записывают за шалости; меня ни разу не записали и прибавили один балл за поведение; если в этом месяце я совсем не буду шалить, то получу 11, если в следующие месяцы тоже не буду, то получу 12» (при двенадцатибалльной системе это был высший балл).

Десятилетнему ребенку нелегко было в училище. Всякое отступление от заведенных порядков влекло за собой наказание. И Петя тяжело переживал даже малейшее замечание. Вот как оправдывался он в одном из писем за то, что ему снижен балл за поведение:

«Однажды, когда я играл на фортепьяно, прошли через залу, где я был, несколько воспитанников. Я играл польку, и некоторые из них начали танцевать… г. Берар, живущий внизу, услышав шум над головой, поспешил пойти остановить его. Так как мои товарищи услышали шум отворяющейся двери, то успели разбежаться. Я остался один, и г. Берар спросил меня, кто танцевал. Их было так много, что я в своем смущении их позабыл. Тогда дежурный ученик пришел и сказал, кто танцевал, а г. Берар тогда с недовольством посмотрел на меня и сказал, что это с моей стороны ложь».

И снова в письмах звучит все та же грустная просьба о свидании с родными. А приезд родителей откладывается с апреля на май, потом на август, потом на сентябрь…

Лето Петя провел в семье Платона Алексеевича Вакара (брата Модеста Алексеевича), на даче в селе Надино, около Тосно. Судя по письмам, ему там было хорошо и даже весело. Все к нему добры, о чем он пишет в каждом письме. Учебный год тоже окончен хорошо:

«Милые папаша и мамаша! Вот я уже и на каникулах у доброго г. Платона Вакара.

Я хорошо сдал экзамен. Кроме поведения и чистоты книг, по которым экзамены, конечно, не держат, я получил по всем предметам 12, кроме латыни и закона божьего.

…Жду вас, мои милые родители, в августе, потому что тогда будет легче всего с вами увидеться.

…Милые папаша и мамаша, вы думаете, что я перешел в училище? Нет, я только перешел в 1–е отделение (это отделение было старшим. — Л. К.), потому что ученики 2–го отделения не могут держать экзамен в правоведение, и в училище можно перейти только когда будет 12 лет, а мне еще только 11».

В сентябре 1851 года в Петербург приехал Илья Петрович Чайковский. «Я с батюшкой веселюсь», — сообщал Петя матери.

Те дни, что отец был в Петербурге, Петя жил у него: «Добрый директор отпустил».

Новый, 1851/52 учебный год. По праздникам разные знакомые Чайковских приглашают к себе братьев, но порой Петя лишается этой единственной радости.

Снова дает себя знать тоска о семье, и, видно, от этого мальчику становится труднее учиться и владеть собой. Он сам плохо разбирается в своем состоянии.

Он получает плохие отметки, и из‑за них его часто оставляют на воскресенье в училище.

«Не знаю, что со мной случилось. Мне трудно в первом отделении», — писал он.

Уже зимой выясняется, что Илья Петрович Чайковский к весне собирается оставить службу в Алапаевске и переехать со всей семьей в Петербург. Теперь письма Пети имеют уже совсем другой характер:

«Вы нам пишете… что вы приедете в мае, и так, значит, мы и не увидим, как пройдет март и апрель и как настанет этот счастливейший месяц в году. Как будем мы счастливы, когда расцелуем вас, прекрасные мои; я от радости скакну до потолка».

«…Но вот скоро, скоро я не буду писать вам письма. Ах, как приятно будет в первый раз в жизни приехать домой из училища…»