Владимир Кузнецов: Алхимик

Не нужно быть строителем, чтобы понять — кирпичи в кладке отличаются от привычных глазу образцов и размерами и цветом. Они слишком плоские и длинные, а глина, из которой они сделаны, не ярко-красная, как у облицовочного и не землисто-жёлтая, как у внутреннего кирпича. Она рыжевато-бурая, почти коричневая. Да и сделаны стены куда аккуратнее, чем заведено у постсоветских каменщиков. Похоже, что кладка довоенная, а может даже — дореволюционная. Чего, само собой, на турбазе, построенной в восьмидесятых, быть не могло. Как и каменных домов в три этажа.

— Дебилы, — резюмирует Эд, потирая застывшие от холода руки. Дурацкая шутка товарищей, вот что это. Дождались, пока заснёт, и вывезли в посёлок. Может даже Просперо что-то в коньяк добавил. Нет, вряд ли — он его и сам пил. Пожав плечами, Эд разворачивается и направляется к ближайшему выходу.

Проход выводит его на небольшую улочку, плотно стиснутую между двумя рядами домов, каждый два или три этажа в высоту. И если кирпичную кладку их ещё как-то можно объяснить, то вот фасады — никак. Какие-то из них были отштукатурены, какие-то нет, окна были разного размера и устройства, но почти все — без больших стекол. Крыши встречались и плоские и двускатные, словно каждый дом строился сам по себе, без всякого общего плана.

Эд ошарашено оглядывается, переводя взгляд с домов на прохожих. Губы сами по себе беззвучно произносят единственную подходящую ситуации фонему:

— Да твою же мать.

Мимо него проходит девица в длинном коричневом платье, белом, застиранном переднике и потрёпанной шляпке с парой облысевших перьев. Одной рукой, она держит большую плетеную корзину, прижимая ее краем к берду. На вид ей можно дать лет двадцать, может двадцать пять. Руки у нее — со вздутыми венами и белёсой, потрескавшейся кожей. Ещё не заметив укрытого углом дома Эда, она негромко мурлычет себе под нос какую-то песенку. Мотив Солу незнаком, но слова явно английские.

Тут она замечает Эда. Широко раскрыв глаза, девушка смотрит на него, в шортах хаки и оранжевой футболке с тремя няшными девочками-подростками в корпс-пейнте и надписью «Gallhammer».

«Наверное, ощущения у нас похожие, — думает Эд, внимательнее рассматривая девушку. — Хотя нет. Я фигею всяко больше».

А ведь на ней точно не прикид. Ролевой шмот всегда узнается на глаз: он или новый, совсем не ношенный и без меры пафосный; или замызганный и непрактичный, сшитый как попало и из чего попало. Платье свое девушка явно носила не первый год и носила часто — застиранные пятна, потертые рукава, посеревший воротничок. Такого с прикидами, которые от сезона до сезона лежат по шкафам, случиться не может.

— Ну ты и вырядился, парень, — наконец заявляет ему девица. — Ты жонглёр что ли?

Говорит она на английском, только с жутким выговором, так что половину слогов словно заглатывает. Эд английский знает неплохо, но понимает её не сразу.

— Я не жонглёр, — отвечает он. Девушка презрительно фыркает.

— Тогда тебе лучше переодеться — пока мясники Уиншипа тебя не увидели. Ты ведь не один из них, да? Точно. Я бы такого красавчика запомнила.

Горделиво вскинув подбородок и одновременно одарив его игривым взглядом, она уходит. Сол слышит, как уже за его спиной снова раздаётся довольное мурлыканье:

Сверху падают мелкие, холодные капли. Подняв голову, Сол с досадой понимает, что небо, насколько его видно между домами, затянуто низкими серыми облаками. Дождя не избежать.

Он шарит по карманам, пытаясь найти мобильник — бесполезно. Видимо, выложил, когда укладывался. Зато в заднем кармане — небольшой мешок с образцами игровых монет. Вышли они в этот раз вполне прилично — заводская чеканка, договорились с мужиками на ремонтном за нормальные деньги. В боковом кармане шорт обнаруживается дневник Алины. Эд пытается вспомнить, когда его туда положил, но подходящего случая в памяти не находится.

— Да не, — бормочет он. — Это точно шутка. Мобильник забрали, дневник подсунули…

Дождь становится сильнее. Эд оглядывается. Навесы на улице есть, но под каждым навалено столько хлама, что и не втиснешься. Зато над дверями одного дома висит грубая вывеска «Дыра в Стене. Выпивка и Крысиные бега», а немного ниже красуется грубая надпись «Мела нет», сделанная тем самым мелом, наличие которого отрицается. Денег у Эда нет, да и отчего-то ему кажется, что родную валюту здесь не примут.