Кен Лю: Моно-но аварэ

Большую часть времени это чрезвычайно скучное занятие. Огоньки отмечают напряжение различных участков солнечного паруса, с периодичностью в несколько минут они загораются и гаснут по одной и той же схеме, которая соответствует тому, как мягко изгибается солнечный парус под истончающимся светом далёкого светила. Я знаю этот повторяющийся ритм так же хорошо, как дыхание спящей Минди.

Мы уже достигли хорошей доли скорости света. Ещё несколько лет — и будем двигаться с такой скоростью, что сможем направиться к 61 Девы и её первозданным планетам, оставив Солнце как забытое детское воспоминание.

Но сегодня ритм огоньков вдруг изменился. Было ощущение, что один из индикаторов в юго‑западном углу мигает на какую‑то долю секунды быстрее.

— Навигационная служба, — произношу я в микрофон, — говорит станция альфа слежения за парусом. Подтвердите, что мы на правильном курсе.

Минуту спустя в наушниках слышится голос Минди, в нём чувствуется небольшое удивление.

— Мы немного отклонились от курса. Что случилось?

— Пока не знаю.

Я смотрю на панель перед собой: один упрямый огонёк, мигающий не в такт, выбивающейся из общей гармонии…

…Мы с мамой поехали в Фукуоку без папы. Она объяснила:

— Мы собираемся за подарками на Рождество. Мы хотим сделать тебе сюрприз.

Папа улыбнулся и покачал головой.

Мы шли по улицам, забитым людьми. Это было последнее Рождество Земли, и в воздухе не витало особенного веселья.

В метро я увидел газету, которую держал в руках мужчина, сидевший рядом с нами. Заголовок был такой: США НАНОСИТ ОТВЕТНЫЙ УДАР. На большой фотографии триумфально улыбался американский президент. Ниже было несколько других фотографий, кое‑какие я видел и до этого: первый экспериментальный американский спасательный звездолёт взрывается во время испытательного полёта несколько лет назад; лидер какой‑то страны‑изгоя, берущий на себя ответственность за теракт, перед телекамерами; американские солдаты, марширующие по улицам столицы этого государства.

На следующем листе была небольшая статья: АМЕРИКАНСКИЕ УЧЕНЫЕ СОМНЕВАЮТСЯ В КОНЦЕ СВЕТА. Папа рассказывал, что некоторым людям проще верить, что катастрофа нереальна, чем принять то, что ничего сделать невозможно.

Я ждал, когда мы начнём выбирать подарок для папы. Но вместо того, чтобы пойти в магазин электроники, как я предполагал, мы отправились в такой район города, где я раньше никогда не был. Мама достала телефон и сделала короткий звонок, разговаривая по‑английски. Я с удивлением смотрел на неё.

Потом мы остановились перед зданием с большим американским флагом. Мы вошли внутрь и сели в комнате. Вошёл американец. Его лицо было печальным, но он изо всех сил старался не выглядеть грустным.

— Рин, — американец произнёс имя мамы и остановился. В этом слоге слышалось сожаление, тоска и какая‑то запутанная история.

— Это доктор Гамильтон, — сказала мне мама.

Я кивнул и протянул руку, чтобы пожать его ладонь. По телевизору в американских фильмах я видел, что так принято в США.

Доктор Гамильтон и мама говорили некоторое время. Потом она заплакала, а доктор Гамильтон неловко стоял, как будто ему хотелось обнять её, но он не осмеливался.

— Ты останешься с доктором Гамильтоном, — сказала мне мама.

— Что?

Она сжала меня за плечи, наклонилась и заглянула в глаза.

— У американцев есть секретный корабль. Перед войной они успели запустить на орбиту всего один звездолёт. Доктор Гамильтон разрабатывал этот корабль. Он мой… старый друг и может взять на борт с собой одного человека. Это единственный шанс для тебя.

— Нет, я останусь.

В конце концов мама открыла дверь, чтобы выйти. Доктор Гамильтон крепко держал меня, а я кричал и пинал его.

Мы все были ошарашены, когда увидели, что в дверях стоит папа.

Мама зарыдала.

Папа обнял её, до этого я никогда не видел, как он это делает. Это выглядело очень по‑американски.

— Извини, — сказала мама. Она плакала и повторяла: — Извини.

— Я понимаю, всё правильно, — ответил папа.

Доктор Гамильтон отпустил меня, и я подбежал к родителям и крепко обнял их обоих.

Мама посмотрела на папу и этим взглядом сказала всё и одновременно ничего.

Папино лицо перестало быть лицом восковой куклы и снова ожило. Он вздохнул и посмотрел на меня.

— Ты ведь не боишься? — спросил он.

Я покачал головой.

— Это правильно, что ты улетаешь, — сказал он. Он посмотрел в глаза доктора Гамильтона: — Спасибо, что ты помогаешь моему сыну.