Дмитрий Захаров - Репродуктор

Сидя на крыше Репродуктора, Герман смотрит, как город сам себе выключает свет. Город будет спать — долго и с удовольствием, видя во сне куриную ногу и разноцветные воздушные шары. И только те граждане, что выключили приемники до конца вечернего эфира, наверняка спать не будут. Сейчас они прижались к своим черным коробочкам «Связной» или «Маяк» и с ужасом-восторгом ловят шуточки Вечернего Пилота и Лики Трубецкой. Во всех приемниках города прописалась измена.

Герман перенастроил трансляцию за сорок три минуты до конца официальной программы: блок госновостей лопнул посередине, так и не появился имеющий «постоянный контакт» со слушателями Марф. Вместо него заговорил замредактора «Волны» Нагорный, он как раз заканчивал очередную серию из цикла «Курильщики».

Герман тоже хотел послушать сегодняшний эфир, но вытащенный на крышу приемник отказался работать. Может, его забивает помеха от головной антенны, черт знает. В итоге он запер главную аппаратную, а потом и весь техотсек, педантично проделал с их замками то же самое, что и со всеми остальными, после чего выбросил оставшиеся ключи и инструменты.

Уже поднявшись на крышу, он слышал, как в разных кабинетах начинают заходиться телефоны. На это Герман удовлетворенно улыбнулся. На него вдруг накатила расслабляющая волна эйфории, и все происходящее стало казаться сюжетом для развлекательного канала. Чем, собственно, и являлось.

Он надел под рубашку водолазку, а сверху накинул куртку с капюшоном. Получилось почти тепло. По крайней мере Герману не казалось, что на крыше пронзительно холодно. К тому же он уволок из буфета бутылочку водки: для этого пришлось отломать бару дверцу, но оно того стоило.

Теперь, подложив под себя найденную спецовку линейщиков и прикладываясь к «Белым росам», Герман полусонно раздумывает, как все хорошо. Стоики уверяли: «Делай что должен, и будь что будет». Ну так вот все и сделано. Все получилось.

Сейчас те, кто посмелее, уже звонят знакомым, спрашивая: «Ты слышишь?!» Кто-нибудь наверняка пишет прямо с «воздуха» на микрофон. Большой взрыв. Самый что ни на есть большой взрыв…

В стороне Гагаринской площади начинают кучковаться разноцветные огоньки. Герман прищуривается и видит, как они вытягиваются в струнку и вползают на Кораблестроителей, как растекаются по окрестным дворам и вываливаются на Нестерова. Они на любой вкус: красно-синие милицейские, белые армейские и желтые безопасников. Они слетаются на Репродуктор как разноцветные светлячки, затягивают его в светящуюся петлю. Тихо-тихо, без сирен и громкоговорителей. Почти нежно…

Герман наблюдает, как из остановившихся в некотором отдалении машин выскакивают черные пластмассовые человечки и осторожно крадутся к зданию. Он улыбается, делает последний глоток «Белых рос» и направляется на тот край крыши, что нависает над главным входом. Он не особо целится, а просто запускает бутылкой в двух ближайших человечков. Вроде бы промах.

— Это все равно не идет в зачет! — кричит Герман, вглядываясь в мельтешение перед зданием.

И салютует вскинувшим автоматы.

Марину резко начало клонить в сон: она почувствовала, что стоит ей закрыть глаза и прислонить голову к стеклу, как все вокруг уплывет и размажется. Как гуашь на бумаге, если добавить немного воды. Зеленые и желтые пятна начнут разбегаться в стороны, у них станут бледнеть края и если еще раз макнуть кисточку…

— Ладно, — долетел до Марины Фимин голос, — перекусим — и на прием. У тебя сегодня все-таки первое свидание.

Как это часто с подругой бывало, стресс от вчерашних страшноватых приключений у нее сменился эйфорией и повышенной болтливостью. Серафима принялась трещать про партизан, строительство олимпийских объектов в порту и про скорую Маринину встречу с руководством Старостата.

— Ты молодчинка, — уверяла Фима, — всем очень понравилась, и тебя хотят поблагодарить лично. Я вообще помню только один случай, когда они лично хотели познакомиться с автором. Так что хватай этот шанс зубами и не выпускай. И главное, — Фима заливисто захохотала, — не нахами ненароком, а то знаю я тебя.

Она еще долго несла что-то про офигенно национальный масштаб конкурса и своевременный выпуск пара. Марина слушала вполуха. Она и без Фимы знала, что успех конкурса оказался совершенно неожиданным для его устроителей. А уж для самого автора концепции тем более. В адрес оргкомитета писали домохозяйки и рабочие, швеи и троллейбусные кондукторы. И, конечно, писали студенты: много, хлестко и даже местами зло — Марина сама смотрела отчеты Канцелярии по количеству пришедших писем и их тематике. Она опасалась, что поднявшаяся волна подвигнет Старостат начать зачистки наиболее радикальных «корреспондентов». Но пока в своем дополнительном выступлении Староста объявил, что решено поощрить одиннадцать человек — в честь одиннадцатой годовщины Победы.