Нил Стивенсон - Алмазный век

– Или инженером и артифексом? – спросил судья Ван.

Тень улыбки пробежала по лицу мисс Бао.

– Боюсь, что я впутал девочку в историю, о серьезности которой и не подозревал, – сказал судья Ван

Он скатал бумагу и вернул ее мисс Бао. Чан поставил перед ним чашку и налил чаю. Судья Ван машинально постучал согнутыми пальцами по столу.

Этот жест уходит корнями в китайскую древность. Некий император любил переодеваться простолюдином и путешествовать по Срединному государству, чтобы видеть, как живут его крестьяне. Часто, оказавшись с приближенными в харчевне, он сам наливал им чай. Приближенные не могли бухнуть ему в ноги, не раскрыв инкогнито, и придумали этот жест, имитирующий земной поклон. Теперь китайцы благодарили им друг друга за чайным столом. Судья Ван поймал себя на нем и задумался, как трудно быть китайцем в мире, где нет императора.

Он сидел, спрятав руки в рукава, и несколько минут думал об этом, да и о другом, глядя, как пар из чашки конденсируется на аэростатиках, превращаясь в густой туман.

– Вскоре мы посетим мистера Хакворта с доктором Икс и по их реакции сделаем дальнейшие выводы. Я подумаю, как это лучше осуществить. Пока позаботимся о девочке. Чан, сходите к ней домой и узнайте, не ошиваются ли рядом подозрительные личности.

– Со всем почтением, сэр, в том доме все личности подозрительные.

– Вы знаете, о чем я, – недовольно произнес судья Ван. – В здании должна быть система воздушной фильтрации. Если она работает и девочка не выносила книгу из дома, то эти… – судья прочертил полосу по обложке, растер пыль между пальцами, – ее не нашли. Поговорите с домовладельцем, намекните, что предстоит проверка фильтров, дайте понять, что говорите всерьез, а не вымогаете взятку.

– Да, сэр.

Чан отодвинул стул, поднялся, поклонился и вышел, лишь на минуту задержавшись у дверей, чтобы взять из стаканчика зубочистку. Он мог бы закончить ленч, но уже выражал обеспокоенность судьбой девочки и, видимо, решил не терять времени.

– Мисс Бао, установите на квартире у девочки записывающую аппаратуру. Будем менять пленки каждый день. Если в ближайшее время книгу не обнаружат, сократим до раза в неделю.

– Да, сэр.

Мисс Бао надела феноменоскопические очки и углубилась в неведомый интерфейс. В глазах ее замелькали отражения цветных огней. Судья Ван налил себе еще чаю, взял чашку в ладонь и пошел пройтись по краю террасы. У него было множество забот, куда более важных, чем девочка с ее книгой, однако, судя по всему, именно ей предстояло на ближайшее время полностью занять его мысли.

Пока сюда не допустили европейцев, Шанхай был укрепленной рыбацкой деревней на берегу Хуанпу, в нескольких милях выше ее впадения в эстуарий Янцзы. Чаще всего глаз останавливала затейливая архитектура эпохи Мин, сады богачей, торговая улочка, скрывающая жуткие трущобы, рахитичный чайный домик посреди пруда. Крепостную стену со временем срыли, на ее фундаменте проложили кольцевую дорогу. С севера прилепилась французская концессия, и здесь-то, через дорогу от старого города, в конце тысяча восьмисотых построили театр «Парнас». Пять лет, что проработала тут Миранда, пролетели пятью днями.

«Парнас» выстроили европейцы в то время, когда были еще очень серьезны и несгибаемы в своем европоцентризме. Здание украшал классический фасад: угловой портик из белого известняка поддерживали белые же коринфские колонны. В девяностых годах двадцатого века над ним воздвигли белый навес с лиловыми и розовыми неоновыми лампами. Его легко можно было бы снять и заменить чем-нибудь медиатронным, но труппе нравилось вытаскивать из декораторской бамбуковые лестницы и крепить черные пластмассовые буквы с названием сегодняшнего спектакля. Иногда спускали большой медиатронный экран и показывали кино; тогда европейцы со всего Большого Шанхая, в смокингах и вечерних платьях, собирались в темном зале смотреть «Касабланку» или «Танцующего с волками». По крайней мере дважды в месяц давали живой спектакль; на один вечер рактеры становились актерами со светом, гримом и костюмами. Труднее всего было справиться с публикой: все, кроме старых театралов, пытались выскочить на сцену и взаимодействовать, что рушило все представление. Живой театр стал уделом немногих ценителей, вроде григорианского распева, и не покрывал расходов. Их покрывали рактивки.

Земля в Шанхае всегда была дорогой, здание получилось высоким и узким, и просцениум имел почти квадратный формат, как экран древнего телевизора. Над ним высился крылатый бюст забытой французской актрисы, к которому слетались ангелы с литаврами и лавровыми венками. Круглая фреска на потолке изображала муз в прозрачных одеяниях, из середины ее свешивалась люстра. Лампы накаливания давно заменили на современные, неперегорающие, их ровный свет озарял тесные ряды рассохшихся кресел в партере. Балконы шли в три яруса, каждый начинался и заканчивался двумя ложами. И балконы, и ложи были расписаны мифологическими сценами, из цветов преобладала ампирная лазурь. Из-за каждого угла, колонны, карниза выглядывали, пугая зазевавшегося посетителя, лепные купидоны, жилистые римские боги, бесстрастные троянцы. Многие пострадали в Культурную Революцию, когда хунвейбины палили по ним из ружей. В целом, если не считать дырок от пуль, театр «Парнас» сохранился совсем неплохо. Правда, в двадцатом веке вертикально вдоль лож и горизонтально по основанию балконов проложили черные чугунные трубы, к которым крепили софиты. Современный софит – диск размером с монету – лепится куда угодно и управляется по радио. Трубы, впрочем, остались, и туристы всякий раз недоумевали, что это и зачем нужно.