Вот это и было главной её печалью, как и состояние столичного модного пространства, которое за год её отсутствия скукожилось, как шагреневая кожа. Закрылись многие брендовые бутики люксового сегмента прет-а-порте, среднего сегмента и даже массового, такие, как «Зара» с её низкокачественной бангладешской продукцией, модные показы стали крайне редки, а знакомые модельеры жаловались на безденежье, отсутствие заказов и перспектив. В Центре Моды, куда Агнету с трудом, по старой памяти взяли, царила атмосфера нервозности и стервозности. Там все ненавидели всех, а особенно престарелых клиентов из шоу-бизнеса, что, скалясь подтянутыми, раскрашенными лицами и фарфоровыми зубами заказывали сценические костюмы, требуя голливудских «шика, блеска, красоты», но совкового ностальгического замеса с добавлением исконно-посконной русской разудалости. Типа мартини с водкой, настоянные на серпе и молоте.
Впрочем, водку для снятия стресса едва не пришлось пить ей самой, когда уволившись из центромодовского гадюшника, долго не могла найти работу. Наконец, уже от полной безнадёжности устроилась в сервисный отдел магазина готовой одежды «Маркс и Спенсер», где стала укорачивать коротышкам-покупателям чересчур длинные брюки. Как профессионал, она оказалась на самом чёрном, самом илистом болотном дне, по которому ползала никчёмным насекомым. Впрочем, никчёмным насекомым она ползала и в буквальном смысле – по полу, у клиентских ботинок, когда намечала новую линию подгибки.
После полугода такой жизни Агнета, наконец, поняла, что оказалась в мире, где не рождается почти ничего, чем можно было оправдать своё существование. Время казалось ненастоящим, не текло, а утекало, хотя происходили какие-то события, что-то делала, куда-то спешила. Но усилия не приводили к ожидаемым результатам – не то, чтобы вовсе ни к каким, но результаты никак не соотносились с прилагаемыми усилиями. С любыми усилиями, даже самыми героическими.
Её немногочисленные знакомые и друзья атмосферную выморочность не то, чтобы осознавали, но кожей чувствовали, и на самом деле просто ждали, когда и чем это закончится. Агнету же еще мучительно преследовало ощущение разрыва между парижским периодом жизни и нынешним – два не связанных между собой куска – один полный смысла и радостных событий, второй – как сгусток мёртвой материи, как подвал, из которого нет выхода.
Хотя выход, на самом деле, был. И не один. Можно было, поступившись гордостью, поставив крест на собственных амбициях, попроситься под крылышко к любимому. Правда, для этого, вняв просьбам определиться в отношениях, придётся стать его законной женой, что, конечно, сломает жизнь обоим, но когда это ещё будет. Или, чем не выход – уехать из страны в надежде реализовать свой творческий потенциал в условиях свободной конкурентной среды. И она могла бы рискнуть – уехать хотя бы в восточную Европу, продав свою трёхкомнатную, в центре города квартиру. Но её волю словно парализовал прежний опыт – это состояние называется выученной беспомощностью – верившая, что ключ к успеху в труде и ученье она уже рискнула однажды, отдав все семейные сбережения за стажировку в Париже, но к успеху в результате не приблизилась ни на йоту, ещё и любимого потеряла. В общем, одни разочарования и вызывающие слёзы воспоминания о существующем, оказывается, на французской земле рае.
Но обитатели рая о ней не забыли. И однажды, в один из самых чёрных, самых депрессивных дней позвонила Ирэн и сообщила, что у неё две новости:
– Первая – печальная. Очень печальная. Умерла Софи-дорогая.
Грудь сдавило словно тисками, над переносицей залегли две глубокие складки.
– Я сожалею, – еле слышно прошелестела Агнета. И более не смогла произнести ни слова из тех дежурных фраз соболезнования, что приличествуют таким случаям. Просто стояла на кухне у окна, прижав пальцы к губам, и прерывисто дышала. Горестное событие естественным образом вписывалось в череду бед и несчастий последнего времени, и кроме эмоционального потрясения принесло осознание своего уже полного – окончательного и бесповоротного сиротства.
– Вторая – ошеломительная, – продолжала между тем Ирэн после минутной скорбной паузы. – Ты там сядь, если стоишь, на какой-нибудь стульчик. В общем, всё, что имела, она завещала тебе. Завещание было вскрыто нотариусом после похорон в присутствии душеприказчика, как положено по закону.
– Что? – Агнета не услышала собственного голоса из-за шума в ушах. – Что вы сказали? Повторите, пожалуйста. – А сама оперлась на кухонный стол, но ладонь, став влажной, скользила по гладкой поверхности, и сердце билось у самого горла.
Читать дальше