Николай Наседкин - Супервратарь и другие фантастические истории

– Ник, милый Ник! Как я рада! Как я соскучилась! Ну, ну же!.. – и она подставила обжигающие губы.

Ник был ещё слаб, и у него закружилась голова от долгого, томительного и обещающего поцелуя.

– Подожди, Энн, дай отдышаться. Я прямо с ног валюсь.

Энн помогла ему снять куртку, усадила в кресло и заботливо прикрыла ноги пледом.

– Ник, представляешь, я сама заказала ужин! А горничная такая ва-а-ажная… Сейчас, раз-два-гоп!

Она выкатила из соседней комнаты столик с вином, фруктами, чем-то горячим в закрытом блюде и с торжествующим видом указала на него. Ник устало улыбнулся и погладил её по обнажённой до плеча детской руке.

– Ты бы знала, Энн, как мне хорошо, как уютно с тобой. Спасибо тебе!

Он посадил её себе на колени, обнял, расстегнул губами пуговичку домашнего, почти детского халатика и прижался пересохшим ртом к живому, горячему и порывисто дышащему телу.

– О-о, Ник, – простонала с улыбкой Энн, – а ужинать?

– Я так соскучился по тебе, Энн! – прошептал Ник.

Ветер разогнал тучи.

Мелкий нудный дождь кончился, и вместо него лился всепроникающий дождь лунного света. Он залил всю роскошную спальню, каждый уголок, придавая ей ещё больший блеск и усиливая холодность. Ник теснее прижал к себе Энн, ощутил её чуть влажную нежную кожу и вдруг непроизвольно передёрнул плечами.

– Один я здесь ни за что бы не уснул. Энн, может, правда, купим маленький уютный домик? Здесь всё чужое, холодное, блестящее… Я к этому не привык.

Энн помолчала, тихонько посапывая ему прямо в ухо, потом высвободилась из объятий и легла на спину. Её маленькие девчоночьи груди наивно выглянули из-под одеяла и облились ярким лунным светом. Она машинально положила на них ладошки и, сладострастно поглаживая соски, не открывая глаз, тихо заговорила:

– Нет, Ник, нет… Я столько мечтала об этом… Я столько мечтала! Все эти годы я только и видела в мечтах и во сне, что у меня есть собственная большая, большая комната… Большая! Что у меня собственная шикарная квартира… Собственная машина… Что я не считаю эти проклятые деньги! Я никогда, может быть, по-настоящему не голодала, но разве можно, Ник, разве можно изо дня в день есть одни бобы и сосиски! Одни бобы и сосиски! От них портится цвет лица… Они, проклятые, не лезут в горло, а их надо есть, надо жрать, иначе не выстоишь целый день за прилавком с этими дурацкими бумажными цветами!.. Нет, Ник, нет… Сколько раз я плакала в кино только потому, что там показывали людей, которые живут во дворцах, едят, что пожелают, и переодеваются несколько раз на дню… Я кусала губы до крови, чтобы не смешить рыданиями соседей… Я готова была визжать от зависти… Да, от зависти! – почти уже кричала Энн. – И теперь, когда моя мечта – вот она, в руках, ты предлагаешь, Ник, от неё отказаться? Жить в лачуге?..

Энн резко повернулась лицом вниз и заплакала.

– Энн, крошка, – Ник осторожно гладил её по матовому плечу. – Ты неправильно поняла меня. Дурашка. Будем жить, как ты хочешь… Ну, что ты? Успокойся…

– Нет, Ник, – смешно всхлипывая и по-детски утирая слёзы кулачком, сказала Энн, – я не хочу, чтобы тебе из-за меня было плохо. Ты просто не привык к этому… Ты просто не мечтал об этом и потому меня не поймёшь. Мы вот что сделаем, – она последний раз всхлипнула, глубоко, во всю мощь своих маленьких лёгких вздохнула и деловито начала загибать пальчики. – Заработаем много-много денег… ну, тысяч сто пятьдесят или двести – раз! Потом ты бросишь этот дурацкий хоккей – два! И тогда мы купим где-нибудь в Швейцарии или в Болгарии небольшую виллу – три! Хорошо? Только, Ник, тебе надо сразу же потребовать надбавки – теперь они не откажут. Завтра же, хорошо?

– Хорошо, Энн… Спи. Завтра так завтра. Только, девочка, виллы в Болгарии не продаются, – грустно улыбнулся Ник и подоткнул под плечо милой деловитой Энн атласное одеяло.

Уже на следующем матче благодаря фоторепортажу в «Колизее» с обширной подписью общее внимание было приковано к воротам «Гладиаторов».

Дотошный фоторепортёр сумел не только запечатлеть момент, когда шайба находилась в метре от вратаря, а он ещё и не думал к ней бросаться, но журналист умудрился рассыпать в подписи такие странные намёки, предположения, вопросы (во многом ему помог разговор со сторожем ледового зала), что слухи разрослись, словно грибы после дождя. Это была странная картина: когда Ник Раш брал шайбу и потом выкидывал её под ноги, слышно было, как она ударяется об лёд. И зрители, и судьи, и даже игроки чувствовали себя как-то неуютно. Все были скованы.