Сергей Магомет - Великий полдень. Роман

Я выбрался из сугроба, помог подняться девушкам и охающему дяде Володе, отряхнулся от снега и перевел дух. На душе у меня сделалось так хорошо, что я инстинктивно огляделся: не привлекаю ли я к себе внимания… Нет, никто ничего не заметил. Видно, дразнящее и упоительное чувство было запрятано достаточно глубоко. Я уж и припомнить не мог, когда меня в последний раз пронзала влюбленность. Да что там: именно любовь!

– Ой, холодно! Холодно! – взвизгнули девушки.

Еще бы! Они были в одних туфельках, и даже длинные пышные шубки, в которые они зябко кутались, не спасали от такого мороза.

– Скорее бежим в дом! – крикнул я и, подхватив девушек под руки, потащил к ярко освещенному крыльцу.

Дядя Володя заковылял следом. Несмотря на то, что до дома было каких-нибудь полсотни метров, а снежная дорожка вдоль аллеи, по которой мы бежали, была утрамбована так крепко, словно была покрыта асфальтом, мне показалось, что мы преодолеваем безвоздушное космическое пространство, где царит абсолютный холод, а невесомость делает наши движения неуклюжими и плавными, как на лунном плато или в замедленной съемке. Кони трясли заиндевевшими гривами. Их мощные бока, наподобие чешуи, были покрыты блестящими ледяными корками. Гривы бряцали, звенели, словно хрустальные нити. Родственники, дети и гости высаживались из саней и спешили к дверям. До Нового года оставалось всего ничего.

Едва все расселись за столом, чуть подзакусили, отогрелись с мороза несколькими рюмками водки, как долговязые напольные часы в простенке между двумя громадными окнами, выходящими на заснеженную реку, начали звучно и с оттягом бить: «бом-м, бом-м…» Сияние многоярусной люстры над праздничным столом постепенно угасало. Скоро в комнате сделалось совсем темно, и за окном уже в полной красе засверкала огнями новогодняя елка. Все, включая детей, тут же поднялись со своих мест и, блестя глазами, озабоченно переглядывались, – словно старались уловить движение времени и не пропустить момент, когда нужно будет загадать заветное желание.

Я рассеянно считал монотонные удары, которые отбивали часы, и только между седьмым и восьмым ударом спохватился, что ведь так еще ничего не загадал. Сердце тревожно сжалось. Вообще-то, я не был суеверным и понимал, что, если загадать желание, нет никакой гарантии, что оно сбудется, но, с другой стороны, также понимал, что если желание не загадывать, то оно и подавно не сбудется… В оставшиеся мгновения я судорожно перебирал в памяти варианты желаний и даже слегка запаниковал. Впрочем, как раз к последнему удару сокровенное желание все-таки удалось сформулировать. В следующий миг из маленькой дверцы, расположенной над циферблатом часов, выскочил механический петрушка в красном колпаке с золотыми бубенчиками и, едко расхохотавшись, снова исчез, а дверца захлопнулась.

– Ура! – дружно закричали мы и принялись целоваться и звенеть хрустальными бокалами.

Народу собралось не так уж много. Во всяком случае ощутимо меньше, чем собиралось еще несколько лет назад. Иных, как говорится, уж не было, а те далече.

Когда-то Папа отличался редкостной общительностью и особенно ценил мужское товарищество. В студенческие времена у него была уйма друзей. Именно этим его качеством была покорена Мама, которая была одержима неуемной страстью заботиться обо всех и каждом, несмотря на то, что к тому времени у нее подрастала дочка, а мужа все еще не имелось. Тем не менее, ее энергии хватало на всех. Энергия эта перехлестывала через край. Тогда-то Мама и повстречала Папу и сразу почувствовала, что рядом с этим мужчиной сможет пригреть под распростертыми крылами целый мир. Такая уж у нее была натура.

Вообще-то, как это ни удивительно сейчас сознавать, первоначально Мама была моей женщиной. Тогда она, естественно, была еще не Мамой, а пышной естественной блондинкой, которую я попеременно называл то Ланью, то Львицей, и между нами намечался по-настоящему глубокий любовный роман. До откровенного интима не доходило, но соответствующий накал чувств присутствовал.

На первый взгляд, я вполне подходил ей в качестве объекта всесторонней заботы. Я нуждался в присмотре и пригляде, поскольку пребывал в весьма запущенном состоянии. Я был молодым инженером-строителем со своими оригинальными архитектурными идеями, никому, конечно, не нужными. Вот уже несколько лет я болтался без постоянной работы на родительском иждивении, кое-как перебивался случайными заказами, а значит, изрядно пообносился, скатился к крайней безалаберности. Следовательно, появление Лани-Львицы в моей жизни было как нельзя кстати.