Ольга Манскова - Без имени

— Вы будете… Жить с нами, в Доме?

— Да, и существовать под новым ником, так сказать. Теперь я тоже… без имени.

— Это — ерунда. А что за сообщение, что надо срочно ехать? Что там случилось?

— Всё прошло гладко; церемония давно завершена. Поминки — тоже. В газетах напечатают некролог… Только, одна из моих правнучек, моя любимица, София, очень расстроилась… Не могу оставить девочку в таком виде. Сейчас она, вся в слезах, неожиданно заснула. Я… хочу купить ей сладостей, подарков. Приехать, потихонечку растормошить — так только, чтобы не напугать… Сказать, что я просто буду теперь жить в другом месте, но что это наша с ней большая тайна. Скажу: «Не грусти, мой хороший!» — так я всегда ей говорила… Обниму покрепче… Я не могу иначе; а меня теперь никто из посторонних не узнает: на улице же я маскировалась под бабулю…

— Так и рождаются легенды про фей… Крестных, и так далее…

— Да, наверное.

Внутренний дворик был прекрасен. Среди шумного города, каменных строений — там, где не было ни одного дерева на улице, — внутри он хранил в себе яблочный сад, витую ажурную лесенку — и смутное, внеземное очарование. Деревья, сейчас заснеженные и замерзшие, тихо и уютно смотрелись на фоне темного уже неба. И снег всё падал и падал…

Милица провела Фанни через занесенный снегом двор. Остановилась перед небольшой дверцей, основательно заваленной снегом. По-видимому, та вела в какое-то служебное помещение.

— Подожди, — она оттащила Фанни немного в сторону от входа. — Поговорим напоследок… Давно хочу спросить, что у вас с Неназываемым?

Фанни растерялась.

— Ну… С точки зрения современных людей… Ничего. Абсолютно ничего. Наверное, можно сказать, что мы — друзья.

— Друзья? — Милица слегка приподняла верхнюю бровь, и посмотрела на Фанни скептически. — Ну, уж нет. Это я и Неназываемый, к примеру, — друзья. Он выдергивал меня не раз из сложных… Гм… Переделок. Мы с ним не раз вели душеспасительные беседы за кружкой кофе. Но я для него — не женщина, а радистка Кэт. Образно выражаясь. Боевая подруга, в общем. Но вот на тебя… Я же вижу, как он смотрит.

— А почему… Этот вопрос вам интересен? — спросила Фанни, неожиданно для себя самой перейдя на «вы».

— Ну… Знаешь ли, я очень давний друг Неназываемого. И мы с ним во многом похожи. Такие, как мы, устанавливают предел между своим внутренним миром и миром внешним. Или же, он устанавливается сам. А любовь… Для нас всех, я думаю — имея в виду теперь и себя, ведь я… Уже пережила свои собственные похороны… Так вот, для нас любовь внешняя, со всеми её внешними проявлениями, — в общем-то, давно уже не интересна. Правда?

— Да.

— А внутренний мир, тот самый, в который мы никого не пускаем — он весьма изолирован. Мы — люди внутреннего мира. И если вдруг, неожиданно, любовь прорастает в нас, она идет оттуда. Изнутри; и настолько глубоко изнутри, что я соглашусь даже с верой в существование прежних жизней. Родство души рождается изнутри, и от него никуда не деться. Не уйти, не разминуться. Ведь правда?

— Быть может…

— Вы связаны душами, и можете говорить об этом, или же — никогда не говорить об этом… Ведь слова не имеют для вас никакого значения. Не правда ли? Или… Зачем я спрашиваю об этом? Знаешь ли, всё это… Внушает мне некоторую надежду. На то, что я… не останусь живой мумией. Что чувства и радость огорчения и боль живых… Слишком сильные, чтобы от них отмахнуться — не исключение из правила; что вы все… Тоже такие же сентиментальные, не лишенные чувств «ненужных» и далеких от дела, но… Таких человечных…

— Это… Действительно важно для вас?

— Несомненно; я ведь вступаю в новую эпоху своей жизни… Знаешь, милочка, женщины — они такие женщины… Когда-то, во время войны, разрухи, потери документов, я… Даже умудрилась уменьшить себе возраст… Так, немного: всего лишь лет не пятьдесят. Об этом даже Неназываемый не знает. И… знаешь ли, этого мне было достаточно, чтобы действительно стать моложе, душой и телом. А сейчас… Сейчас мне нужно просто стать… иной. Навсегда.

— Это… Совсем не обязательно, — шепнула Фанни.

Милица, неожиданно и порывисто, крепко её обняла.

— Прощай, мой хороший! Извини за все эти вопросы, высказанные и не высказанные… Прощай, маленькая моя!

— Почему именно прощай?

— У меня есть предчувствие, что я вас теперь увижу весьма не скоро… Он, как всегда, играет в свои страшные игры, а ты… Ты поедешь за ним.

— Но, даже если так… Мы же ещё встретимся?