Нелл Уайт-Смит - Демонология и я. Сны Зимы

Какое-то жуткое мгновение я ждал, что умру от шокового затвердевания ликры, потом я перестал что-либо понимать от холода и страха, и этот парализующий ужас сковал мое тело, тем самым не дав мне сдохнуть от панических попыток спастись: через мгновение я понял, что стою пусть и под водой, но на дне – на всех четырёх лапах, и в общем-то над моими ушами вода уже и кончается. То есть, я вроде как утонул, но на берегу.

Вода отливной волной начала тянуть меня назад, но я сумел её пересилить. Напрягшись, я выбрался на берег, как раз перед тем домом.

Теперь я мог спастись. Дом – это живое существо с ликрой внутри, полной присадок от холода, тёплой, живительной ликрой. И для доступа к ней мне нужно просто положить лапу в ликровую заводь, какие всегда есть на фасаде любого здания. Но… беглый осмотр однозначно дал понять – именно здесь нет ликровых заводей. Это особенность домов в этих широтах? Особенность этого дома? Или это строение – и не дом вовсе, а просто мёртвые стены без искорки жизни внутри? Я не знал ответов на все эти вопросы, а знал только, что я высокопотенциальный труп.

Оглянувшись в тщетной попытке найти помощь, я увидел всю ту же ледяную пустыню, превратившуюся теперь в поле вздыбленного льда, словно что-то с огромной силой давило на панцирь озера изнутри, и он не выдержал напора.

Услышав шорох, я, снова вздрогнув, оглянулся на дом. Из него шла ко мне навстречу моя Зима. Чёрное платье её так странно шло здешнему снегу, у ворота среди черных траурных кристаллов я хорошо разглядел красивую брошь, просто приковавшую к себе моё внимание мрачным торжеством драгоценных камней и искусной оправы.

– Чего ты желаешь теперь? – строго и как-то горько вопросила она.

Как ответить на этот вопрос? Чего я хочу от женщины, мне снившейся целую декаду, к которой я обращался, наступая черной лапой в осенние лужи и представляя, что иду по звёздному небу, чьими поцелуями я представлял холодную воду с крыш? Остаться с ней навсегда? Делить с ней жизнь, узнать её, целовать, посвятить ей себя полностью?! Суммировав всё это, я страстно произнёс:

– Чаю бы.

– Переместитесь в дом, здесь Тени, – крикнул кто-то за моей спиной, и слова эти утонули в грохоте и стоне ломающегося льда, – пусть здесь взойдёт солнце!

Я оглянулся. Из озера выбирался Дракон. Сидящий на его спине демон как раз и отвечал на обращённую к нему поверх моей головы реплику Зимы. Я хотел уже обрадоваться тому, что голем жив, но глаза у того выглядели странно, словно потухшие изнутри. С печалью я отметил, что, наверное, сам голем погиб, а демон управлял им с помощью перчатки удалённого оперирования. Это такая специальная штука, позволяющая передвигать предметы и управлять энергетическими полями межей и сердец городов. В моё время эти приборы делали преимущественно в виде перчаток (и я почти уверен, что ничего принципиально не изменилось и в вашей современности).

Я пригляделся к демону. Он производил впечатление вполне здравомыслящего и в целом нормального существа. И если не брать в расчёт всё того же отвратительно исполосованного бока, выглядел он здоровым. Возможно от того, что большую часть раны скрывала прилипшая к телу промокшая одежда.

– Нет, Ювелир, – властно ответила Зима, оставаясь на месте. А я отметил, как держалась моя милая: как сложила руки, расправила плечи. Горечь чувствовалась за всем этим. Удивительного привкуса горечь, – ты не отнимешь у Меня Мои Сны.

Возможно, демон повторил бы ей информацию о том, что «здесь Тени», или объяснил бы, что такое «Тени», но это уже не требовалось – там, за его плечами, на гладкой снежной равнине, где ломался лёд, сейчас они стали видны – черные вытянутые тела, лишенные индивидуальных различий и черт лица. Они бежали к нам, ныряли в снег и выныривали, уже раздвоившись.

Каждое их движение наводило страх, и это чувство казалось мне всецело осмысленным, полным ожившей доисторической магии Хаоса. Когда ты буквально видишь тот самый страх, что над белой равниной озера дрожью хрустального воздуха и стоном снега мчится к тебе мрачной невидимой и необоримой волной, чтобы вжиться в механику твоего тела и оставить тебя совершенно беззащитным перед лицом великого древнего проклятия.

Под серыми небесами стелился, исходя от этих тёмных вытянутых фигур, какой-то жуткий, низкий утробный звук. Казалось, он взывал к самым древним моим механизмам, напоминал о Хаосе, глядящем на наш мир, Хаосе, желавшем наш мир. О том преданном нами, отвергнутом, но не побеждённом Хаосе, что словно вечный тёмный океан всеразрушения омывал берега хрупкого солнцехранимого мира, где мы, от полнолуния до полнолуния, творили несусветные глупости. И я знал, что этот звук – страшное, но очень правдивое пророчество.