А. Седых - Башня Континуума. Слава Резонансу

– Бьюсь об заклад, если я разок-другой тресну по вашей лицевой конструкции, вам будет больно! Очень, очень больно! Может, вы даже умрете. Или я в кои-то веки воздержусь от рукоприкладства, поступлю цивилизованно, и просто распоряжусь арестовать вас, судить и казнить!

– У вас духу не хватит, – проронил Моримото высокомерно.

– Может, и не хватит. А, может, и хватит. Не провоцируйте меня. Поезжайте домой. Выпейте горячего молока, посидите в кресле-каталке перед окном или чем там занимаются старики в вашем почтенном возрасте. Не путайтесь у меня – у нас – под ногами! Поймите, неважно, что вы скажете или сделаете… все это уже не имеет ни малейшего значения, теперь, когда процесс вошел в финальную фазу.

– Что вы имеете в виду, Винсент, – поинтересовался Моримото. Тон его вновь разительно переменился, голос зазвучал мягко, жалостливо, будто он общался с больным ребенком.

– После нашей окончательной победы над врагами Республики, ренегатами, препятствующими Торжеству Прогресса, благодарное человечество будет реконструировано – реформировано – модифицировано – трансформировано, – отвечал Вольф гладко, будто по писаному.

– Трансформировано, говорите? Ага. Во что?

Челюсти Вольфа лязгнули, как створки капкана. Он сказал слишком многое. Или не сказал вовсе ничего?

– В Нечто Иное.

– Судя по вашему лицу, это будет нечто восхитительное, не правда ли? Настолько восхитительное, что вы не в состоянии подобрать нужных слов.

Вольф и впрямь был не в силах описать Нечто Иное словами. Он даже не понимал до конца, о чем ведет речь. То были чужие мысли, вложенные ему в голову таинственными опекунами генерала, теневыми властителями Промышленной Зоны Южная Венеция. Комитетом.

– Комитет, – прошептал Вольф одними губами. Перед его мысленным взором внезапно промелькнули жуткие видения обезображенной, пузырящейся биомассы в титанических чанах, пульсирующей смертоносными вибрациями, окруженной мириадами слизистых, полупрозрачных и бескостных тел Деклассированных. Что хуже, одно из этих тел принадлежало ему самому. Что за дикий бред. Как это было возможно?

– К чему пустые слова, Садахару… подождите… вы все увидите сами…, – сказал Вольф, не без усилия придя в себя.

– Вот как? Позвольте, а что произойдет с теми, кто не пожелает, хмм, последовать за вами и обратиться в Нечто Иное? – поинтересовался Моримото тоном спокойным и непринужденным, будто весенний бриз.

– Будут утилизированы, – отчеканил генерал коротко и четко, по-военному.

– Не хочу расстраивать вас, – любезно отозвался Моримото, – но, в таком случае, вам предстоит уйма работы. Вам придется трудиться день и ночь, не покладая рук. Сомневаюсь, чтобы человечество массово желало обратиться в Нечто Иное – чем бы оно ни было, это ваше заманчивое Иное. Что насчет салемских лендлордов, которые жаждут восстановления Свободной Торговой Колонии? Что насчет мятежного губернатора Сэйнта, который едва ли уступает вам в безумии, но явно превосходит в уме? Что насчет лорда Ланкастера, нашего нового вероятного государя? Я бы не стал сбрасывать его со счетов. Ну, и что касается меня самого, в конце концов. Я долго размышлял на эту тему и пришел к выводу, что человечество вполне устраивает меня в нынешнем, нетрансформированном виде. Простодушное, жалкое, запутавшееся, и, о, полностью готовое к употреблению. Неужели вы всерьез считаете, будто я захочу делиться?

Вольф с изумлением выслушал эту пространную речь.

– Не пойму, о чем вы.

Моримото почти дружелюбно похлопал генерала по плечу.

– Разумеется. После ваших многочисленных перерождений у вас осталось мозгов не больше, чем у яйца всмятку. Вы никто и ничто, всего лишь дрессированная обезьяна на поводке у ваших вконец обезумевших господ. Надеюсь, у вас достанет ума хотя бы передать им мое послание. Наклонитесь пониже.

Будто под гипнозом, Вольф наклонился. Моримото приобнял собеседника за шею, близко-близко придвинул свое ужасное лицо и прошептал на ухо:

– Передайте им! Что они будут – утилизированы!

После того, как Моримото со свитой удалился, Вольф заметался по своему кабинету, бывшему кабинету Верховного Канцлера, который носил неприятный отпечаток личности покойного владельца, то есть, пышностью обстановки куда больше напоминал розовый будуар любимой фаворитки Императора, чем кабинет высочайшего чиновника. Далеко не в первый раз Вольф с досадой подумал, что здесь следует провести капитальный ремонт. И тотчас забыл о ремонте и опять заметался, исторгая из горла вместе с брызгами слюны первобытные, дикие звуки.