Ни один из звуков улицы не ускользает от меня: мелодичный неомидж с пронзающими сердце нотками тоски по былым временам зазывает в старинное кирпичное здание, когда-то давно считавшееся примером архитектурного искусства. Но вот уже новая мелодия заиграла дальше по улице, будто поджидала меня: песня раздаётся из проигрывателя, подключённого через резиновый шнур к ветхим скрипучим колонкам.
Простенькие слова громыхают из старенького музыкального аппарата, и я невольно слушаю их.
– Знаю, – произношу я полушёпотом в никуда.
Слова песни не отпускают, но с этим ничего нельзя поделать, мне следует идти дальше.
Музыка той улицы уже потухла под натиском новой, и здесь слова всё той же лирики вновь дотянулись до меня из наушников проходящего мимо парня. Теперь и из радиоприёмника на прилавке уличного торговца сино-таанскими блюдами послышался треск. Слова продолжают преследовать меня. Вдруг весь шум улиц будто исчез. Время остановилось. И капли дождя стали как-то лениво опускаться на каменную мостовую. Громкоговоритель, властно зазывавший прохожих в двухэтажный бар послушать новые треки в стиле синтезированного нью-райна, уже взывает только ко мне.
Все аудионосители замолкли, словно в них разом оборвался один-единственный провод, питающий музыкальные сердца. Люди замерли. Кто-то стянул с головы громоздкие наушники и начал разглядывать их с тем же любопытством, с каким ребёнок исследует свою первую в жизни ракушку, найденную на побережье залива. Владелец лавки нервно водит пальцем по калёному стеклу проигрывателя и проверяет шнур, ведущий к колонкам, с которыми он не был особо бережным. Какофония, мирно заполнявшая улицы города, иссякла, оставив в недоумении всех, кроме меня.
– Настало время начать с начала.
Шорохи статического электричества спешно покидали мою застывшую кожу: невидимые глазу искорки тут же перескакивали с одежды, чуть коснувшись ледяной плоти, и исчезали, не оставляя ни единого следа своего ежесекундного присутствия. Дождь так и не решил, пришло ли его время разойтись в полную силу или стоит ещё подождать заплутавших в ночных переходах путников – тех бедолаг, которые не успели добраться до дома. Так что ко влажному вечернему бризу присоединились крупные капли воды, лениво падающие с неба, усеянного звёздами, видимыми, несмотря на облачную ночь. Именно таким мне представлял небо мой личный интегрированный интеллект, с которым я, как и миллионы жителей Нового города, прочно связан.
Вся одежда, за исключением высокой обуви, плотно зашнурованной до середины голени, стала до отвращения влажной. И не то чтобы я жаловался на погоду, но во мне боролись два противоречивых чувства. Одним из них было желание почувствовать себя в настоящем, именно в этом отрезке времени – здесь и сейчас. Это ощущение было почти невозможно поймать. Абсурд! Мы живём в настоящем, неустанно всматриваясь в будущее и постоянно оглядываясь на прошлое. Почему прошлое заставляет нас возвращаться к нему вновь и вновь? Ох, воспоминания – это самый сильный наркотик, и на нём сидит каждый. Даже тот бизнесмен с прилизанными волосами в нейросенситивном костюме, подчёркивающем его стать и не дающем дождю добраться до закрытых участков кожи, или та хорошенькая девушка-номинар с бледно-фиолетовыми волосами, пытающаяся спрятаться от дождя под кинетической накидкой, еле заметной глазу. От этой болезненной зависимости возвращаться в минувшее никто не застрахован.
С желанием почувствовать себя в настоящем боролось стремление оказаться поскорее в сухой и тёплой квартире. В своё время мне посчастливилось заполучить тридцать квадратных метров на восемьдесят девятом этаже гигалита Исаи – в счёт оплаты моих услуг наёмника за весьма крупный заказ. Так что я жил в самом высоком здании, расположившемся на последней линии города и уходящем своим основанием в океан. По форме гигалит напоминал глаз, если смотреть на него сверху, может, поэтому его и назвали Исаи – по имени бога давно разрушенного царства. В одной из книг я нашёл его описание: он был богом, следящим за потоком времени, поэтому у него было по глазу на лице и затылке.
За моими окнами простирались два мира: вечно кипящий жизнью и разноцветными огнями Новый город и безгранично бездушная чернота акватории – за такой вид и убить можно. К счастью, этого делать не пришлось, я брался за любые заказы, кроме убийств. И да, мне никогда не доводилось жить в сердцевине гигалита, где вместо окон тебя окружают серые стены либо пейзаж, спроецированный интегрированным интеллектом прямо в мозг.
Читать дальше
