Иван Грязин - Случившееся завтра

Серж хотел, чтобы ему было наплевать. Ну оказался он в непонятном доме в компании странных людей, и что? Как отсюда выбраться – непонятно, что делал до этого – не помнит. Похер. Любой испугается, и не он один переживает насчёт происходящего.

Может, оно и так, но думать об этом он не хотел. Из любой ситуации надо выжимать максимум, и он это сделает. Никакого страха у него нет. Он хотел, чтобы ему было наплевать.

Серж прошёл в свою комнату и огляделся. Негусто: стол, стул, крохотная кровать и шкаф с раздвижными дверями. Всё белое. Это что, какая-то шутка? В сравнении с остальным домом, на гостях тут сэкономили. Даже обидно как-то, хотелось чего-то поинтереснее. Серж сел на кровать. Он посмотрел на тени, к отсутствию которых уже успел привыкнуть. Тут правда всё через жопу.

Обычно он смеялся над чем-то, что ему не нравилось. Шутка за шуткой, и неприятности решались сами собой. Плохие обстоятельства становились почти хорошими, а не понравившегося человека можно выставить на посмешище. Иногда по-доброму, иногда не очень. Тогда он сразу перестанет бесить и превратится в простое чмо. Как-то раз, когда его задержали у гостинцы «Интурист» в рабочее время, он такого наговорил особо принципиальному сержанту, что его сослуживцы ржали над ним ещё месяц. После этого он его уже не задерживал, а с остальными Серж находил способ договориться. Смех всегда был способом уйти от любых проблем. В моде при любой погоде, хер ли. В одиночестве, правда, не выходит. Если смеяться над говном некому, то и он не сможет. Когда твои собственные глаза видят говно, а нос его чует, можно хоть до колик смеяться, а говном оно быть не перестанет.

Рома захотел остаться в комнате. Выходить из неё означало бы лишний раз напоминать себе о том, куда он попал, и что выхода отсюда нет. А думать об этом он не хотел, хотя не сказать, чтобы он за пределами комнаты думал о чём-то другом. А вдруг он исчезнет отсюда так же внезапно, как и попал сюда? Какая разница, где ему в этот момент находиться, правда? Желания общаться с парнями из будущего – или из прошлого – у него было мало, особенно с этим Сержем. Какое право он имеет говорить, что восьмидесятые стали такими, какими стали, из-за него? Разве он делал что-то плохое? Узнавать о том, к чему придёт человечество через двадцать лет, от такого как он хотелось ещё меньше.

Лучше посидеть в комнате одному. Так у него хотя бы получится убедить себя, что всё не так плохо.

Володя решил не выходить из комнаты. Лишний раз смотреть на это сумасшествие – и этих сумасшедших – ему не хотелось. Лучше будет сидеть и ждать, сил у него хватит. Он пешком прошёл пол-Европы, голодал, наблюдал за смертью собственных товарищей и изо всех сил старался не думать о том, что однажды кто-то будет так же наблюдать за ним. Он сильнее, чем те, из-за кого он здесь оказался. Не просидит же он тут вечно.

Игорь решил остаться в комнате. От себя хотя бы ясно чего можно ожидать. Сказать то же самое про гостей из прошлого он был не готов. Ступор от случившегося давно прошёл, желание что-то уничтожить – тоже. Вместо них остался страх неопределённости, прожить который просто не было сил. Отсутствие теней и однотонное окружение тоже не в кассу, понимать и принимать всё это пока получалось плохо.

Серж заперся в комнате. Видеть этих пришибленных ему не хотелось, бесцельно слоняться по этому дурдому – тоже. Неприятные ощущения, которые он обычно прикрывал смехом, никуда не делись. Правда, понять, что это за ощущения, у него не получалось. Или он просто делал вид, что не получалось. Демонстрировать их кому-то, даже – особенно – самому себе, малоприятно. Одному не лучше, но из двух зол выбирают меньшее.

Время превратилось в кашу. Когда нет часов, а день не сменяет ночь, ориентироваться в вопросе «когда» становится трудно. А потом становится всё равно. Хорошо хоть, свет можно было выключить, чтобы лечь спать. Заснуть, правда, ни у кого не получалось. Все просто лежали в кроватях с закрытыми глазами и ворочались. Физической усталости не было, точнее, она совершенно не чувствовалась. Связь с телом пропала почти полностью, давая о себе знать только на уровне рефлексов. Если реальный мир был в одной плоскости, это белёсое нечто, где они находились, – в другой, то тело, кажется, улетело в третью. Голода тоже не было. Парни иногда выходили из комнат, чтобы поесть, но не потому, что им этого хотелось. От рефлексов и привычек не уйти, да они и не пытались. Просто выходили и ели. Каждый из них аккуратно выяснял «график перемещений» соседей и выходил на кухню так, чтобы никто из них не заметил. И каждый был твёрдо уверен, что он такой один.