Андрей Сухарев - Пришествие. Киберпанк

Любопытно.

– Мое единственное правило: меньше знаешь – крепче спишь.

– Умно… я бы хотел вас спросить о вашем даре? Каково это?

– Чувствовать себя не таким, как все?

– Может быть.

– Я привык уже. Привык, как привыкает курильщик к сигарете, как наркоман – к дримам, как алкоголик – к выпивке и порой кажется, что кроме этого дара у тебя ничего нет.

– У вас неплохая карьера была в спецвойсках на войне? Почему вы ушли?

– Я больше не мог, – я кладу ее фотографию в свою куртку.

– Что именно, друг?

– Убивать людей… видя в их глазах прошлое. Видя их воспоминания. Самые счастливые фрагменты их жизни. Когда рядом умирает твой товарищ, когда в его тело выпустят целую обойму, он, несомненно, будет вспоминать самые прекрасные моменты в своей жизни. В его теряющих глазах ты видишь его прошлую жизнь: первый секс, первая любовь, прогулка по парку, посиделки с друзьями, рождение сына. Демоны специально подсовывают ему такие воспоминания, чтобы искушать его душу, порождать в ней страх, сделать ее слабой и затащить в ад, поэтому он помнит только прекрасное. Такая формула сносит башню по круче ЛСД. Ты смотришь на него, как он умирает на твоих руках, сверху пролетают вертолеты, кто-то стонет от невыносимой боли, а ты видишь всю его прошлую жизнь и больше не можешь плакать, потому что устал.

Господин Кушинев опускает голову вниз, а я продолжаю доедать лапшу.

Ты спросишь меня, люблю ли я порнуху с долей любви в сюжете?

Я не знаю.

– Я понимаю вас, – в ответ лишь мое чавканье. – Вы не можете считать прошлое с мертвых людей?

– Нет, как только человек закроет глаза, как только они потеряют искру жизни, я потеряю контакт с ним.

– Как вы думаете, это ваш дар или проклятье?

– Знаете, однажды мой один хороший друг говорил мне, что обладает даром чувствовать тех женщин, которым он нравится. Тыча пальцем, он говорил мне, какие девушки его хотят, и, что удивительно, он был прав. Однако спустя некоторое время ему поставили штамп эротомания и положили лечиться в лечебницу. Так, может быть, и мой дар будет считать просто психологической болезнью.

Я рассмешил серьезного дядьку до слез.

От чего стало и самому смешно.

В наш мир лапши заходит здоровенный буйвол с кейсом и кладет его возле моих ног.

– Это первая половина платы, вторая – после выполнения нашего договора.

– Вы мне нравитесь, господин Андерлехт. Те люди, которые знают истину, всегда молчаливы и немногословны. Ведь

вы же один из них? Не правда ли?

Он смотрит на меня своим пронзительным взглядом, наконец-то сняв свои ужасные очки, его лицо сразу же изменилось. Ощущение, что я разговариваю с другим человеком, похожим на дрозда.

– Вы даже представить себе не можете, насколько я был близок к этой истине.

– И, наверное, так глупо потеряли ее, – он как-то по-дьявольски усмехнулся и надел снова свои убогие очки.

– Вы заметили, как много уродов рождается за последнее время, – он смотрит на меня, пряча свой взгляд за глазами.

– Уроды – очень жестоко сказано. Люди с отклонениями, особенные люди. Радиация. Радиационная пыль, наверное, тому вина.

– Легче всего скинуть все на радиацию. Я знал одного мужика, он был сталкером, живущий рядом с заброшенным заводом плутония. Вся зона была заражена радиацией, и ничего – жив-здоров, да еще потомство нарожал.

– Тогда что? – с интересом спрашиваю я.

– Злость, обида и чувство отчаяния. Ее слишком много в каждом из нас. Возьмите скульптора, когда он работает и создает нечто красивое. То, что ему нравится делать. Он вкладывают душу в эту работу, делает ее с любовью, создает настоящий шедевр искусства, используя лучший материал для работы. И если он будет делать то, что он не хочет. То, что не доставляет ему удовольствие. Он делает это с чувством отвращения, притрагиваясь к этому со скорченным лицом, используя испорченную глину, он не захочет вкладывать душу, он слепит хрень. Так же и наша земля: мать-природа – она, как этот скульптор, лепит и создает нас. И что она может создать красивое, когда в нас живут злость и ненависть? Используя нас как прогнивший испорченный материал, ничего дельного слепить она не сможет, лепя каждого последующего человека с отвратными чувствами.

Я молчу, не имея ни малейшего представления, что стоит сказать по поводу его безумной теории.

– Нет сердца, Данел. В этом мире больше нет сердца. Его больше нет, – он как-то по-дьявольски улыбается и смотрит на меня. – Итак, веселитесь, небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле и на море! Потому что к вам сошел диавол в сильной ярости, зная, что немного ему остается времени.