Михаил Савеличев - Лабиринт для Минотавра [litres]

Это напоминало дежавю – Червоточин стоял там, где она застала Корнелия, когда тот явился на станцию. Только на лице мужа застыло выражение не интереса, а задумчивости с изрядной порцией отвращения. Мельтешащие в автоклаве головастики уже отрастили задние лапки.

– Будь люди не млекопитающими, а земноводными, они быстрее прошли путь, который нам потребовался, чтобы выйти в космос, – сказал Червоточин. – Эволюция поставила не на тот вид… хотя, вполне возможно, здесь всего лишь стечение природных катаклизмов… После вымирания динозавров землеройки оказались шустрее.

Ариадна прошла к пульту и взглянула на показатели. Изменение ДНК происходило в полном согласии с программой, процент нежелательных мутаций – в пределах нормы.

– Боюсь тебя разочаровать, но эксперимент идет настолько успешно, что ты запоздал со своим предложением генетического материала. – Она опустила руки в управляющий гель, поморщилась, ей показалось, что кожа соприкасается с гноеобразной субстанцией, шевельнула пальцами, запуская в автоклав микроманипуляторы. Предстояло изловить несколько особей для препарирования. Тем не менее Червоточин ждал ее вопроса. Такова его манера – выдать некую сентенцию, а потом растолковать ее, словно бы не слишком охотно подчиняясь настойчивым расспросам собеседника. Интеллектуальное тщеславие требовало ежедневной дани. И ее приносили коллеги, ученики либо Ариадна – когда ни тех, ни других не оказывалось поблизости.

Но сейчас у нее нет настроения отдавать подобную дань. Хватило явления Корнелия. Нетрудно догадаться – комиссар объявился на станции не просто так, и более того, причина визита – Червоточин, а отнюдь не опыты Ариадны с земноводными. Кому они вообще интересны, эти амфибии?

– Впрочем, могу утешить, – вскользь сказала Ариадна, хотя готовилась к разговору долго. Очень долго. Непозволительно долго. – У меня для тебя благая весть… У нас будет сын…

Она ждала чего угодно, но не полного равнодушия. Он сделал вид, что не услышал ее. А возможно, так оно и было.

– Лягушки никогда бы не пришли к идее бога, – продолжил Червоточин, не дождавшись наводящего вопроса Ариадны. – И без подобного тормоза своего развития они бы добились большего, чем удалось нам. И неважно, прав в своих измышлениях наш уважаемый гость или нет. Будь мое произволение, я бы создал цивилизацию земноводных в духе средневековых философов-реалистов, утверждавших существование универсалий. Насколько проще развиваться, если бы мы имели перед собой все те сущности, что неотторжимы от человеческой природы… Как линейка, образец, таблица Пифагора, достаточно взглянуть и убедиться – се истина, а вот это – ненависть…

Зазвучал предупреждающий сигнал. Ариадна резко выдернула из управляющего геля руки. Что-то не так. Возник сильнейший искажающий фактор. Мутагенный информационный поток, управляющий эволюцией заключенных в анклаве земноводных, загрязнялся, как чистый источник воды, в который плеснули ведро отравы.

– Нет… нет… – Ариадна застучала по клавишам, устанавливая систему фильтров. Но перед внутренним взором уже вставала картина уродуемых непредвиденным мутагенным фактором головастиков – они отращивали лишние конечности, раздувались, покрывались опухолями, гнили…

А Червоточин как ни в чем не бывало продолжал:

– Сначала цивилизация верит в бога, а затем пытается его воссоздать, даже ценой собственной гибели. Что если и Большой взрыв – лишь неудачный эксперимент по теогенезису?

А затем все так же резко кончилось, как и началось. Наступило утро и смыло остатки ночного кошмара. Без следа. Ариадна бессильно смотрела на мониторы и не находила в бегущих строчках геномного сканера ни одного неправильного маркера. Она повернулась к Червоточину, но того уже не было. Исчез. Хотя Ариадна не слышала, как лопалась перепонка люка.

Корнелий со вкусом расположился в выделенной ему каюте. Извлек из рюкзака походную библиотечку и расставил на полочке, она идеально вместила бумажные томики. Каждая страница тщательно и любовно пропитана полимером, что сделало их практически вечными. Туалетные и бритвенные принадлежности он разложил в том, что можно было назвать душем, совмещенным с туалетом, – немыслимая по тесноте и неудобству конструкция, компромисс между необходимостью учитывать физиологические потребности человека и желанием сэкономить как можно больше пространства для предполагаемых научных исследований. Уже одно это однозначно относило станцию на Амальтее к золотому веку освоения Солнечной системы, но он, увы, давно миновал. У Корнелия даже возникло желание вытащить с полочки подходящий к этому случаю томик и перечитать то, что знал наизусть.