Михаил Савеличев - Лабиринт для Минотавра [litres]

– Позвольте, – Корнелий выпрямился, – не хотите вы сказать…

– Все то вещество, из которого мы состоим, включая планеты Солнечной системы, любые материальные артефакты земных цивилизаций, наши геномы, тела, серое вещество – все это наработано миллиарды лет назад в недрах многочисленных звезд, в горниле термоядерных реакций. Затем выброшено в космос вспышками сверхновых, в процессе столкновения звезд либо в результате умирания, превращения в коричневые карлики, а затем – их распада и рассеивания. Говоря поэтично – все мы отпрыски звезд. Так почему не сделать еще один шаг и предположить: среди идей имеются унаследованные от предыдущих цивилизаций, родившихся, живших, а затем умерших задолго до нашего появления?

– Гм… – Корнелий расцепил пальцы, забарабанил ими по столу, и Ариадне показалась, что она различает ритм бравурного марша. – Ну, честно говоря, даже и не знаю, что можно возразить против столь… дикой идеи. Вам не кажется, что она отдает некоторым неверием в собственные силы человечества? Выходит, человечество выработало не само эти идеи, а позаимствовало у смерть-цивилизаций? У вас имеется какая-нибудь гипотеза?

Червоточин улыбнулся:

– Бог.

Корнелий молчал, не сразу сообразив, что получил ответ. Весьма краткий. Не поверив собственным ушам, переспросил:

– Бог? Но… почему?!

– Идея бога чересчур сложна, чтобы родить и развить ее в масштабах одной цивилизации, – сказал Червоточин. – Помните, школьные уроки, где учителя рассказывали нам историю происхождения религии? Мол, первобытный человек сталкивался с явлениями природы, которые не мог объяснить, и приписывал их могущественным существам. Молнии насылает божество, заведующее молниями. Дождь – другое божество, в его руках власть над небесной влагой. И так далее, и тому подобное. Большей чуши я никогда не слышал, если не считать критиков моей теории сингулярностей.

– Смерть-планетчик, – пробормотал вроде бы про себя Корнелий, но явно с намерением, чтобы собеседник его услышал.

– О чем вы бормочете, Корнелий? – И незваный гость мог еще раз убедиться, что к нынешним хозяевам станции на Амальтее традиционные понятия космического гостеприимства, а также космической вежливости не совсем применимы.

– Смерть-планетчик, – повторил он громче. – Видите ли, я своего рода собиратель и хранитель древностей. Был давным-давно род литературы, посвященный выдумке, в том числе о том, что может случиться в далеком будущем…

– Прогнозирование?

– Н-нет… не совсем. Литература, я же говорю. Развлекательная литература. Ну, не суть. А суть в том, что в одном из произведений, где действие, как ни удивительно, разворачивается на Амальтее и в окрестностях Юпитера, физики будущего проводят некие эксперименты, для чего взрывают, превращают в излучение небольшие небесные тела. Вот их называют смерть-планетчики… забавное совпадение? Или есть еще произведение о том, как в точке Лагранжа около того же Юпитера находят некий черный монолит. На самом деле это вход в межзвездную транспортную сеть, сооруженную миллионы лет назад инопланетной цивилизацией… Как вам такие совпадения?

Червоточин мрачно покопался в порции хлореллы, похожей на комок зеленовато-бурых червей.

– Ничуть не похоже, – ответил он. – Я не взрываю планеты и могу вас уверить – в точках Лагранжа Юпитера нет никаких монолитов. У этих ваших…

– Фантастов, – подсказал Корнелий.

– Да, фантастов… у них превратные представления об устройстве мироздания… хотя что взять с подобных необоснованных и бессмысленных занятий. Хорошо, сейчас подобным никто не занимается.

– Почему? – спросила Ариадна.

– Почему? – повторил Корнелий. – Почему… вопрос вопросов… почему на протяжении столетия возникает, бурно развивается, а затем столь же быстро угасает и исчезает напрочь целый жанр литературы?

– Неужели комиссару по братству приходится думать об этом? – фыркнул Червоточин.

– Вы даже не представляете, уважаемый, над чем приходится думать комиссару по братству. Социум – такая же вселенная, и в нем тоже имеются червоточины, – сказал Корнелий, и даже тень улыбки не тронула его губ. Он был смертельно серьезен. – Вот, например, куда деваются червоточины, создаваемые вами в ходе экспериментов?

– Не думала застать тебя здесь, – сказала Ариадна. – С каких это пор ты возлюбил моих земноводных?

– С тех самых, как решил, что мои генетические цепочки должны стать ингредиентом этого варева, – ответил он и щелкнул пальцем по анклаву.