Михаил Савеличев - Лабиринт для Минотавра [litres]

Клайменоли не возражали. Это оказался тот редкостный случай их глубокого обоюдного согласия относительно дальнейшей судьбы проникшего в опустевший лабиринт Лапуты чудовища. Ариадне казалось, что она вновь обрела свободу тела, нет никаких клайменолей, сама прекрасно помнит о необходимости дышать, смотреть и слушать, а ноги двигаются в полном согласии, не позволяя запнуться. В поисках Пана ей пришлось погружаться в глубочайшие бездны небесного острова, в царство колоссальных механизмов, забредать в закоулки, в которых вряд ли бывало хоть единое живое существо, при всем при этом выкрикивая в пустоту:

– Пан! Пан! – Она не желала и мысли допустить, будто Пан мог самоликвидироваться, не выдержав одиночества. Ариадне верилось – робот хранит верность привычке хозяина регулярно призывать его на бой, а потому должен являться туда, где она впервые увидела его металлическую фигуру, словно увеличенного брата-близнеца Телониуса. Вместо влажной кожи он покрыт шершавой броней, но кулаки демиурга все же оставляли вмятины. Вот только где оно – то самое место? Сколько раз она ошибалась, принимая за него другую площадку, сокрытую в полумраке скудного венерианского дня.

Только четыре цикла спустя ей пришла в голову счастливая мысль заглянуть в центральный утилизатор. Там все еще покоилась груда «Циклопа», приведенного в полную негодность последним вояжем Телониуса на поверхность. Его так и не успели размонтировать до блоков, годных быть проглоченными пастями Цербера – так именовали главный утилизатор материи Лапуты.

Минотавр знал, как поступать. Никто не объяснял ему суть дела, ибо не было вокруг никого, кто или что эту суть понимал. Он просто знал – должен сидеть и смотреть. Пристально и безотрывно. Наблюдать, как в огромном трехмерном экране лениво поворачивается затянутый плотными облаками планетоид, подставляя белесую оболочку светилу. Сотни крошечных спутников на орбите взирали на Венеру тысячами фасеточных глаз, отмечая малейшие потоки облачного покрова, проницая его так, что поворотами рукоятки фокусировки можно спускаться вниз, слой за слоем обдирая атмосферу. И в конце добраться до пышущей жаром пропеченной поверхности, на которой там и тут проступали симптомы хтонической болезни – Красные кольца. Если наложить на изображение картографический слой, несложно убедиться – местоположение Красных колец совпадало с местоположением фабрик. Планетоиду еще предстояло стать одним домом для разумных, обрести смысл космического существования, преобразиться из черно-багрового ада в благодатный край болотистых джунглей, с уймой глубоких озер. Но он отказался от сомнительной для него чести и нанес по проекту терраформовки удар сокрушительной мощи, от него демиургу не оправиться.

Кроме Красных колец оптические умножители позволяли рассмотреть машины примаров. Сами примары собирали скопившийся за время штурма и освоения Венеры космический мусор удачно севших и благополучно отработавших положенный срок автоматических исследовательских станций, неудачно севших и даже не включившихся роботов-разведчиков, а также корабли экспедиций, чьи экипажи либо погибли при посадке, либо сгинули в Черных песках, пытаясь провести первичную картографию этого ада. Зачем все эти останки нужны примарам, Минотавр не знал и знать не желал. Главное, чтобы они не приближались к фабрикам. В нем по-прежнему не иссякала надежда: их еще можно наладить и перезапустить цикл терраформовки.

Иногда ему казалось, будто примары пробрались на Лапуту, занимаясь на облачном острове тем же, чем на поверхности планетоида, – сбором нужной и ненужной (по их мнению) рухляди. Этого, конечно же, Минотавр допустить не мог, а потому следил за лабиринтом Лапуты и пытался отыскать через систему внутреннего слежения наглых технопадальщиков. Порой ему казалось, будто видит их группами и по одиночке – чаще всего отпрыска в древнем оранжевом скафандре, но они тут же исчезали из поля зрения, потому что знали лабиринт лучше Минотавра. Все это его чрезвычайно разъяривало.

Будь на месте Минотавра кто-то другой, вряд ли бы он нацедил хоть каплю смысла в подобном времяпрепровождении, в каком пребывало чудовище, когда не рыскало по лабиринту. Но плечи Минотавра отягощала огромная рогатая башка с выпирающим рылом-респиратором, а тело обтягивал слой крепчайшей шкуры – экзоскелета – от копытистых раструбов ступней до набыченной холки. Минотавр сидел и смотрел. Неподвижно. Неотрывно. Стиснув упакованные в трехпалые перчатки кулачища. Еле умещаясь в командном седалище, до его появления пустовавшем столь долго, что в эпителии возникли кровоточащие пролежни. Наклонившись вперед так, будто готовясь сорваться с места и головой нырнуть в шар Венеры, что вращалась перед ним гипнотизирующей облачной каплей. Так, может, в этом и заключалось все дело? В магнетическом воздействии планетоида? Сам по себе тот не обладал хоть сколь заметным магнитным полем, но воздействовал на Минотавра ровно так, как пролетающая мошка на оголодавшую лягушку.