Михаил Савеличев - Лабиринт для Минотавра [litres]

– Не верь глазам своим, – ответила Ариадна. – Ему предстоит появиться по твоей воле… Богу-отцу понадобится бог-сын… или демиург, и тогда, быть может, он создаст нечто свое!

– Я нашел ошибку, – провозгласил лик. – Ты выбрала сомнительный, но правильный путь. Бог не терпит одиночества, ему нужны собеседники. Что ж, довольно теней на стенах платоновских пещер! Я дам им все, даже идеи. Идеи будут существовать наравне с материальными вещами. Пора выйти из пещер к свету своего творца. Нужно прервать дурную бесконечность смерть-цивилизаций. Благовесть обретет наконец-то воплощение.

– Ничего не получится, – возразила Ариадна. – Для их эволюции необходимы условия – тепло и свет. Генетически они земноводные и хладнокровные…

– Хладнокровные? – переспросил глас. – О, хладнокровие нам всем не помешает. О тепле и свете не беспокойся, возлюбленная жена моя. Или я не бог?! Богом быть не просто, но дать свет чадам своим – это ли не его первейшее дело. Пожалуй, так и следует начать генезис мира – и создал Господь свет!

Телониус слышал глас, видел гибель планетолета, смотрел на Ариадну, Пожалуй, ей безразлично, что им не улететь с Европы. Спираль восприятия раскручивалась и вовлекала в сознание все новые и новые картины. А разум отказывался принимать это и пытался внести в лабиринт феноменов хоть какое-то подобие причинно-следственных связей. Он игнорировал то, что не могло существовать, происходить. Вихрь событий яснее открывался Телониусу. Ноги подогнулись, он упал на колени.

– Ариадна… – Вместо крика о помощи – тихий шепот, который никогда не сможет одолеть всеблагой Глас Юпитера, взирающего на них с презрительной усмешкой. – Помоги… помоги… – Он повалился навзничь, но невероятным усилием воли приподнял голову, уперся локтями в лед. – Прошу… Ари…

Но перед ним нет ни Ариадны, ни ледового панциря Европы в районе Большого канала. Калейдоскоп мира чуть повернулся вокруг оси, и блестящие камешки мироздания, всегда одни и те же, сложились в новую картинку.

– Не делай этого! – кричит Корнелий и протягивает руки к Нити, она держит у головы дуло ремонтного излучателя. Руки комиссара стремительно удлиняются, но натыкаются на невидимую преграду, ощупывают ее жутко отросшими пальцами, похожими на паучьи лапы.

– Я должна, – бесцветным голосом говорит Нить, а Червоточин с неизменной ухмылкой в голосе подтверждает:

– Она должна это сделать, Корнелий. И прошу, прекратите ваши фокусы! Я знаю, кто вы и откуда ко мне явились.

– Не дайте ей убить себя, Червоточин! – это Корнелий. – Во имя братства и человеколюбия!

– Братства и человеколюбия? – переспросил тот. – Боюсь, вы опоздали, комиссар. Создав бога, человек обрел иной предмет приложения своих чувств. Человеколюбие отныне не в моде. Возлюби Господа как самого себя, вот наш императив, единственно возможный модус вивенди. Давай, девочка моя, делай то, к чему тебя предназначили! Если уравнение не имеет решения, его уничтожают.

– Нет! – Корнелий кричит. – Не надо! – Его руки бугрятся невозможным количеством и объемом мышц. Удается немного сдвинуть невидимую стену, отделяющую от него Нить.

– Право, комиссар, разве не этого вы жаждали? – продолжает Червоточин. – Когда вы сообразили, что уравнение стабилизации сингулярности – это наша дорогая Нить? И если убедить ее пожертвовать собой, это уничтожит и вашего покорного слугу, не так ли? В сингулярности люди эквивалентны уравнениям, а уравнения – людям! Закон всемирной эквивалентности.

– Вы клевещете, Червоточин!

– Бог мой, как патетично, Корнелий! Вы обвиняете Господа вашего в клевете и навете? Тогда вы избрали себе неподходящее имя, комиссар. Вам более подойдет имя Иов. Не находите? Или в вашей коллекции не нашлось места одному из самых первых фантастических романов, который человечество измыслило о себе?

Нить не шевелится, обратившись в облитую мягким зеркалом статую, изваянную в страшной позе самоубийцы.

– Ну, каков выбор, Иов? Продолжить стенания на гноище или смиренно принять уготованное вам Господом вашим? Или полагаете в гордыне своей себя в полной безопасности? Может, имя ваше не Иов, а нечто более языческое? Янус, например? Янус-Корнелий!

И – вспышка!

Обезглавленная фигура продолжает стоять, сжимая в руке излучатель. Выстрел срезал две трети головы статуи, а то, что осталось, оплывает зеркальными потоками на грудь и плечи. Брызги зеркальной субстанции неправдоподобно медленно разлетаются по отсеку. Одна из капель легко преодолела невидимый барьер между обезглавленной Нитью и Корнелием, ударилась о его грудь и растеклась без следа по поверхности демпфер-скафа.