По коралловому причалу к Ирравели подошел старейшина, его лиловая чешуя переливалась зеленым и опаловым. В перепончатой руке старик сжимал посох, с боков его поддерживали два помощника, а третий нес над ним будто акварелью нарисованный зонтик. Помощники были потомками последней разновидности сочленителей: на голове у них остались прозрачные гребни, по которым когда-то текла кровь, остужая перегруженный мозг.
Ирравель ощутила ностальгию вперемешку с виной. Вот уже почти тысячу лет она не видела сочленителей – с тех самых пор, как те раскололись на десяток фракций и удалились от людских дел. Но она никогда не забывала о том, как предала Ремонтуара.
Это все было так давно…
Последним в облаке энтоптических проекций шел облаченный в расшитые одежды коммуникант. Эти маленькие, напоминающие эльфов создания обладали феноменальным талантом к естественным языкам, который усилили трансформации жонглеров. Ирравель поняла, что перед ней старый почтенный коммуникант, хотя генетически этот вид не был склонен к долголетию.
Старейшина остановился прямо перед ней.
На кончике его посоха красовался череп крошечного лемура в столь же крошечном шлеме от скафандра. Старик что-то произнес, по всей видимости церемониальную речь, из которой Ирравель ничегошеньки не поняла. Она задумалась, подбирая слова, вспоминая самый старый из известных ей языков – его, по идее, должны понять в любой человеческой цивилизации, даже в самой далекой.
– Спасибо, что разрешили нам здесь остановиться, – наконец сказала она.
Вперед, прихрамывая, вышел коммуникант, на ходу шевеливший оттопыренными губами. Сначала его слова походили на лепет младенца, который только учится говорить, а потом Ирравель начала различать слова.
– Вы… мм… хоть чуть-чуть меня понимаете?
– Да, – сказала Ирравель. – Да, спасибо, понимаю.
– Каназиан, – заключил коммуникант. – Двадцать третий или двадцать четвертый век, Лакайль 9352, фандский диалект?
Ирравель кивнула.
– Таких, как вы, теперь нечасто встретишь. – Коммуникант разглядывал Ирравель с таким любопытством, будто она принадлежала к какому-нибудь необычайному подвиду бабочек. – Но мы вам рады. – На его лице расцвела дружелюбная улыбка.
– А как насчет Маркаряна? Я знаю, что каких-нибудь пятьдесят лет назад его корабль пролетал через эту систему. Я все еще отслеживаю его перемещение, по мере того как он выходит из кластера.
– Здесь действительно появляются другие корабли, да. Нечасто – один или два в столетие.
– А что с тем последним?
– Мы устроили для него обычное чествование.
– Чествование?
– Такая церемония. – Коммуникант улыбнулся еще шире. – Во славу Ирравели. Много актеров, красивые слова, смерть, любовь, смех, слезы.
До ошеломленной Ирравели дошел смысл его слов.
– Вы играете пьесу?
Старейшина, видимо, частично понимал их разговор. Он с гордым видом кивнул и махнул рукой в сторону темнеющего залива, гладь которого разрезали лезвиями плавников океанские жители. Там, вдалеке на плоту, мерцали фонари и пестрели яркие декорации. По воде к плавучей сцене со всех сторон скользили лодки. Над краем архипелага завис дирижабль со множеством гондол.
– Мы хотим, чтобы вы сыграли Ирравель, – сказал коммуникант, поманив ее за собой. – Это огромная честь.
Когда они добрались до плота, Ирравель уже научилась у коммуниканта всему, что нужно для представления. Это далось ей достаточно легко, хотя реплики нужно было произносить по-субарски. Под конец вечера она изъяснялась на этом языке свободно. В нынешние времена Ирравель могла мгновенно выучить что угодно простым усилием воли. Но этого было мало. Чтобы поймать Маркаряна, нужно вырваться из тесного лабиринта человеческого мышления. Именно за этим она и прилетела к жонглерам.
В ту ночь они сыграли пьесу перед зрителями-островитянами, сидевшими в битком набитых лодках вокруг плота. Село солнце, и на синем бархате небес заискрились тысячи голубых самоцветов. Ночь в сердце Плеяд оказалась самым великолепным зрелищем, какое Ирравель видела в своей жизни. Но когда она посмотрела в сторону Солнца и усилила зрение, то заметила в небе зеленое пятно – маленькое, размером с отпечаток большого пальца. С каждым столетием зеленое пятно росло: свихнувшиеся машины обрушивались на очередную систему и трансформировали ее. Со временем оно доберется и до Плеяд.
Охмелевшая от островного вина Ирравель попросила коммуниканта рассказать историю пьесы.
Читать дальше