Константин Соловьев - Бесконечность

На свой сто двадцать шестой этаж я добрался через два часа - примитивные лифты приводились в действие мускульной силой и пассажиры часто отдыхали, прежде чем мы добрались. На этаже было просторней, но я постарался быстрее проскользнуть в квартиру - бесконечные коридоры и одинаковые двери всегда нагоняли на меня тоску и уныние.

Ольга по своему обыкновению сидела перед телевизором и не обратила на мой приход внимания. Она много болела и что-то дало осложнение, парализовав ее на всю оставшуюся жизнь. Лишившись тела, она стала безразлична и раздражительна, ее ничего не интересовало кроме телевизора и она без раздумий тратила на него последние киловатты из неприкосновенного запаса. Меня она не замечала, хотя время от времени и разговаривала. Я отдавал ей половину кислородного пайка - как инвалид, она получала урезанную порцию.

- Привет, - сказал я в пустоту, - Уже пришел.

- Наконец, - сказала она, скользнув по мне безразличным взглядом, - Ужин на столе. Ешь.

Чувствуя стеснение под этим мертвым взглядом, я поспешно снял с себя униформу и сел в кресло, так чтобы не видеть ее лица.

- Какие новости?

- Ничего особенного, - сказал я, как обычно, - Все нормально. Наш отдел на будущей неделе будут переводить под землю, но шеф говорит, что это только на время, потом мы вернемся обратно... Какой-то из соседних расширяется, вот нас и турнули. Семен все-таки сделал стерилизацию, говорит, действительно безболезненно и почти сразу выдают льготные талоны. Дима куда-то исчез, говорят, выбросился из окна...

Она механически кивала, слушая меня, но было видно, что мои слова ей безразличны. У нее впереди была еще бездна времени и она никуда не торопилась. Телевизор приглушенно бормотал, подслеповато помаргивая лампочкой.

- По последним данным, Бейрут был обстрелян прошлой ночью неизвестными с применением ядерного оружия. На данный момент жертвы устанавливаются, по подсчетам они составляют около одного миллиона и двухсот сорока трех тысяч, работы правительственных бригад затруднены из-за повышенного радиоактивного...

Я щелкнул клавишей и телевизор недоуменно замолчал, оборвав себе на полуслове, словно шокированный моим поступком. Жена ничего не сказала. Ей было все равно. В соседней комнате о чем-то громко зашептались жильцы. Они были нашими родственниками, кажется, праправнуки от Пети и кого-то из детей Маши, но их имен я не знал, как и они моего. Друг для друга мы были соседями и не интересовались общими предками. К чему?

Я медленно съел ужин, растягивая удовольствие. По талонам сейчас выдавали только протеиновое рагу и желе из водорослей, но это было терпимо, хуже то, что работает с перебоями гидро-система, по которой вода круглосуточно циркулировала внутри дома, очищаясь, пропускаясь через организмы и возвращаясь обратно. Нельзя умереть от старости, а от жажды - вполне. Впрочем, я знал, что такая смерть уготована не для меня, как знал и то, что никогда не войду в дверь центра эфтаназии. Под моей подушкой лежал небольшой револьвер, который я держал еще со времен Волнений, на всякий случай. Пожалуй, перед смертью я окажу последнюю услугу и Ольге. Андрей ушел раньше - лет сто с чем-то назад его убили на улице, из-за денег. Наверно, я любил его, но сейчас точно сказать не мог - время убивает все эмоции, превращая человека в безэмоционального робота. Вечность убивает все. Это было давно, теперь уже денег нет - кому они нужны? Бесконечные экономические кризисы прекратились одновременно с исчезновением валюты и сейчас казались смешными и абсурдными. То ли дело - Пищевой Кризис, который разыгрался лет пять назад, тогда мы все, ложась спать, гадали, проснемся ли утром, а просыпаясь - дотянем ли до ночи.

Балич действительно изменил нашу жизнь, подарив задаром бесценное, не имеющее цены. Разве он знал, чем все в конечном итоге обернется? По всей планете бушуют войны, но они забирают микроскопическое количество жизней, безрассудные люди все рожают и скоро, наверно, нам не останется на этом шарике места. В правительстве поговаривают о новом законе, который провозгласит поголовную обязательную стерилизацию при рождении, но оно погрязло в хаосе и врядли решится на столь радикальную меру. Обезумевший Ближний Восток ринулся на соседей в попытке достать хоть клочок жизненного пространства, в Китае давно установилась Политика Двадцати - прожив одну пятую века, люди добровольно расставались с жизнью. Очень многие им завидовали, но решимости хватало далеко не у каждого. Слышал, в Москве поставили памятник Свифту. Что ж, он действительно был гениальным пророком. Как и его бессмертные, мы становимся сварливыми и неуживчивыми, медленно, день за днем, теряем память, скатываясь в темную пропасть безумия. Однако везет не всем, сойти с ума довольно тяжело, большая часть обречена вечно находится в таком состоянии - безразличном, неподвижном, лишенном всех чувств и эмоций. Мы давно уже стали насекомыми, которые не нуждаются ни в мыслях, ни в чувствах.