Леви Тидхар - Центральная станция

Можно выбрать цвет глаз из списка фирменных цветов и оттенков; можно убрать нездоровые гены и наследственные болезни. Вы хотите мальчика или девочку? Можно сделать так, что ребенок не полысеет преждевременно; можно выбрать тип волос. Можно сделать ребенка лучшим, насколько это в принципе возможно.

В конце концов, это Центральная станция. Что именно Борис – нынешний Борис, познавший на своей шкуре жизнь, ее разочарования и неожиданные повороты, – что этот Борис сказал Кранки, когда спустился с небес на Землю и вышел из космопорта?

– У тебя нет родителей, – сказал он. – Тебя вырастили в лабе, здесь, схакнули из геномов общего пользования и битого нода с черного рынка.

Эти лабы не использовали патентованный материал. Только открытые коды и грошовые копии, местами – реверсивный инжиниринг и спираченные фрагменты.

Сперматозоид встречает яйцеклетку, создавая зиготу. Так происходит традиционное зачатие. Однако у современных людей есть еще и третий компонент, важный не менее двух гамет.

Нодальное семя.

Человек без нода – калека, инвалид. Вот как Ачимвене, брат Мириам, неспособный стать участником Разговора. Не иметь нода – непостижимо. Может, вы слышали о художнике Сандовале из Лунопорта – он удалил свой нод в подпольной мехлабе. Но он был безумен. Иначе как такое случилось бы?

Итого – три гаметы. Сперматозоид, яйцеклетка, нодальное семя. Они сливаются в зиготу. Та растет, формирует сердце, ноги, руки, уши, растет, расширяется, становится эмбрионом, его помещают в лабораторный чан. Борис шагал мимо строя этих чанов, заглядывал внутрь, его нод считывал показатели жизнедеятельности эмбрионов, проецировал их в воздух перед ним, эмбрионы росли и преображались.

– Что у нас сегодня?

– Миссис Лепковиц, – сказала Шири Чоу. Почти ровесница Бориса, старший родильный техник лабы. Она пила мятный чай и ждала, когда кончится смена. – Ты справишься?

– Сколько детей я произвел на свет? – спросил Борис. Шири пожала плечами. – Справлюсь и с малышом миссис Лепковиц.

– Не сомневаюсь, – бросила Шири. Пошла к маленькой раковине и помыла чашку. – Увидимся.

– Ага.

Борис слушал вполуха. Одна часть его сознания следила за родильными чанами. Другая смотрела «Цепи сборки», подключившись к марсианскому каналу. Третья мониторила внутреннюю коммуникацию клиники, наблюдала за ожидающими парами и тем, как доктор Вайс, дежурный консультант, принимал супругов, чтобы обсудить начало лечения. Забор яйцеклетки – рутина, отнимающая очень много времени. Сперматозоид добыть куда легче, мужчина должен всего лишь эякулировать. Женщина должна вырастить яйцеклетки, снабжаемые гормонами, потом эти яйцеклетки нужно извлечь. Остальное делается в лабе.

– Вайс, вы в порядке? – спросил Борис.

– Все отлично, – ответил он мысленно. – Борис, не забудьте…

– Да?

– Не выплесните ребенка вместе с водой.

Древняя, бородатая шутка. Борис не ответил, он продолжал идти мимо родильных чанов, смахивающих на центрифуги. Предпоследний чан – для миссис Лепковиц. Мальчик, все по стандарту. Как говаривали раньше, домой писать не о чем. Миссис Лепковиц и два ее мужа ждали в приемном покое с отдельным входом. В сущности, несложная работенка: соединить гены двух сперматозоидов с яйцеклеткой женщины и нодальным семенем. Зачатие всегда сопровождала скромная церемония. Борис сверялся с протоколом и думал, что мог бы сейчас купаться в море или потягивать холодный молочный коктейль на пляже. Куда угодно, лишь бы подальше от запаха антисептика. Борис молча запустил родильную процедуру. Почти всю остальную работу делал чан. Зашипел сжатый воздух; чан открылся. Борис протянул руки и достал ревущего младенца. Осторожно обмыл крошечного человечка, завернул в пеленки. Младенцы пахнут по-особенному. Борис часто думал, что этот момент искупает все. Интересно, они с Мириам заведут детей? Если да, они сделают это старым способом, Мириам настоит – как пить дать. Борис взял младенца, чтобы отнести его родителям. Тот агукнул, поднял ручку. Вытянул пальчик, и Борис приблизил к ней лицо, стал гримасничать. Палец младенца коснулся лба Бориса.

Борис в пракосмосе. В нуль-вселенной. Вокруг – кромешная тьма. Он дрейфует по пространству без измерений, без Разговора. Брыкается, дерется, но драться не с кем и не с чем. Где он? Что он такое?

Постепенно светлеет. Борис плывет теперь в солнечных лучах. Повсюду звезды. Над головой восходит неимоверным миражом Сатурн. Планета надвигается, как величественная летающая тарелка из старого кино. Бриллиантово сверкают ее кольца. Борис слышит звук, который – вовсе и не звук. Внезапно на него обрушивается Разговор, безграничный поток сливающихся воедино фидов отовсюду, и сенсорная система не выдерживает. Он моргает – и он на Марсе, бродит по улочкам Тунъюня; он моргает – и он на Марсе-Каким-Он-Не-Был, в каналах журчит вода, четырехрукие воины скачут по лугам на гигантских животных; он моргает – и он в ГиАш в разгар войны гильдий, в исполинском, невозможном космолете, который рассекает континуум и палит в такие же корабли из лазерных пушек; моргает – и он в мире Брошенных, среди охотников на дикую технику, делящих тушу мертвой мехи, рвущих ее на части; моргает – и он над куполом Лунопорта, наблюдает за восходом Земли; моргает – и он в душной агломерации Полипорта на Титане, за пределами купола бушуют ураганы; моргает – и он везде, его сознание расщеплено, иссечено, он моргает – и…