Максим Черепанов - Мю Цефея. Только для взрослых

Караван проехал по городу, постепенно теряя хвост, платформы разъезжались, кто куда. И я нашла ту, от которой у меня звенело в ушах. С тремя другими она повернула на север и встала на задах дешевого гостевого дома. Недалеко от места, где обитала я, а значит — в самом жалком районе Второго города. Хотя во Втором городе официально нет и быть не может жалких районов.

Я так и не увидела ту, от кого у меня звенело в ушах; было похоже, ее внесли в дом, как груз. Зато разглядела людей: уроженцы Колыбели, некоторые светловолосые и светлокожие, другие похожи на местных, все чуждые мне и непонятные, звучащие и пахнущие непривычно.

Это значило, что и она другая, не как я. Другая.

Собрав ежедневную дань с окрестных мусорных баков, таща мешок больше меня самой, я вернулась домой. В ту комнатушку, до которой мы докатились. Ни я, ни Туллия ни виноваты в этом, просто не сложилось — так я себе повторяла. Но кто-то все-таки был виноват.

Туллия спала. Сжав кулаки, подтянув ноги к животу, скатившись в угол потрепанного комковатого матраса, она тяжело, но мерно дышала, и я смотрела на нее, замерев в своей обычной неподвижности-между-задачами. Мой способ спать, иногда думала я, и так оно и было: ведь в эти минуты простоя часть меня уходила в забытую людьми глубину, в пустоту и чистоту, где я слышала только морские волны… раньше. В последние годы к ним присоединился новый звук, похожий на чавканье грязи под человеческими сапогами. Почему-то он нравился мне даже больше прибоя, были в нем ритм и угроза, и еще я считала, что сама пробралась бы по этой грязи совершенно бесшумно, наслаждаясь ее влажностью и прохладой.

Выходя из простоя, я размышляла недолго, зачем мне нужна грязь, и это было даже забавно.

Туллия всё спала, новых задач мне не дали, и я решила найти их сама. Меня интересовала она .

В сумерках город остывал, улицы наполнялись другим сортом духоты, не дневной, порожденной жаром северного солнца, а сухим теплом, идущим от синтетических и природных камней, от смол мостовых. Наполнялись еще шуршанием соли в вентиляционных отводах — днем его заглушали люди, животные и машины. Береговым бризом, уносящим городские запахи прочь, а еще — тающим эхом дневных воспоминаний, когда люди один за другим засыпали.

Наступало время охотников, чудовищ с львиными головами и лапами (только я теперь помню о львах), с шипами на мощных хвостах, с животами, обитыми чешуйчатой искусственной кожей, жесткой и непробиваемой. Героев страшных историй, которые мы рассказывали друг другу по ночам, сбившись в кучку, дрожа и передавая по кругу какую-нибудь мелкую вещь: брусок, шестеренку, собачью игрушку или просто камешек. Говорила только та, кто держала этот предмет. Выигрывала — та, кто напугает сестер больше других. Мы высасывали человеческие кошмары, отправляли их в место, что звали Безликим пространством, поглощали тьму и запретное, сторожили, охраняли, берегли, и люди могли спать глубоко и спокойно.

Знали ли люди про охотников? Теперь-то что о том думать?

Но мы их боялись, всегда. Боялись темноты и дрожали.

Я не верила, что охотники вокруг меня, в каждом темном углу, скорее, там было полно местных крыс и еще всякой мелочи, выходящей из моря по ночам, чтобы питаться на берегу (странный образ жизни, ведь в море полно еды, а еще они могли бы есть друг друга). Но все равно дрожала, перебегая от тени к тени, от бака к баку, от угла к углу. Дрожала больше, чем днем, когда бы меня могли заметить. Я слышала на пару кварталов вокруг, как ворочаются люди в своих постелях, как чутко спят собаки, а кошки выходят на прогулку, как падают в сон дровиши и дремлют лошади, даже как уходят в никуда выключенные машины, и именно это меня и пугало. Ведь от услышанного что-то во мне пробуждалось и трепетало, требуя действий. А я даже не помнила каких, только знала, что сама не справлюсь.

Слишком давно мы покинули Колыбель, чтобы я могла помнить. Слишком давно я существовала одна.

Ее уже не было в гостевом доме, и даже эха не осталось, никакой ниточки, ведущей к ней. И я испугалась — не могла вспомнить, чтобы боялась так сильно хоть раз. Ночами на этих черных от соли улицах. Или днем, прячась в тенях и притворяясь городским паразитом или старой игрушкой — если чей-то взгляд падал на меня. А теперь я заметалась по двору, загаженному животными и людьми, по кварталу, такому зловеще тихому и выжидающему, по району, где в каждом тупике дрыхло по попрошайке, и каждый из них втягивал во сне ноздрями соль из воздуха и бормотал, переживая счастливые грезы.