Максим Черепанов - Мю Цефея. Только для взрослых

Крепостной капеллан слег с лихорадкой, тем наше сборище и ограничилось.

— Мы слышали о вашей самоходной карете, — сказал граф. — Какими чарами вы заставили крутиться колеса?

— О, это долгая история, — я поднял кубок, — обрел дивный экипаж я в предыдущей поездке. То была заварушка в Полесье. Повелитель приказал мне сопровождать дипломатическую миссию Копиганса. Пока дипмиссия торговалась со славянами, я, к своему счастью, разжился враждой со стороны ведьм Узбинки. Три из них пали под моими чарами сразу. — (В этом месте лекарь Везалий впервые шелохнулся.) — Четвёртая — Янка — сопротивлялась дольше.

Бледная Мария к тому моменту сбежала, и я мог не сдерживать себя в описаниях.

— От ее заговора меня в дождь разбивает ревматизм. Ах, Янка! Я превратил ее в левое переднее колесо, с рыжиной по ободу… Увы, ведьма столь своевольна, что Жак иногда берет правее. Карета из-за колесной строптивости рискует свалиться в кювет! Видите ли, то было мое убеждение, что женственность под мужским предводительством есть двигатель жизни, ну и еще она округла, потому четыре ведьмы, нанизанные на ось, дают мне ход. Однажды Янка отбилась от оси и кинулась наворачивать вокруг Жака, не давая тому ходу в уборную… где же это было?..

— Браво, милорд! — Штимер отмахнулся окороком. — Думаю, мы уняли первый голод, пока слушали вас, и теперь-то готовы к энергичному десерту…

Когда беседа становилась легкой и далекой от предмета моей службы, я отвлекался на странный треск в воздухе. Дело было не в горящих поленьях там, где за спиной графа облизывался камин. Треск не стрел, входящих в мишени, и не соломы под боком — он вселял в меня беспокойство.

Наконец я объяснил свое присутствие, а граф объяснил то самое зрелище.

По его мнению, конников убила нечистая сила из деревни, что в трех милях отсюда.

Она называлась деревня под холмом , и умом я внимал: о том, что конники его держали путь к барону Фортинберу, чтобы помочь с усмирением народного бунта, — но в моем сердце струилась эта деревня под холмом , и я, как бы пролезая и трясь меж этими словами, испытывал ощущение сродни тому, что бывает, когда взбираешься по канату, и рельефный его хвост при объятии ногами вводит чресла в странное и неразрешимое возбуждение — вот такими были эти слова: деревня под холмом !..

Капеллан запретил наведываться туда и хоронить павших.

Днем я обязан оценить тамошний люд. Меня переполняли вопросы.

И лишь теперь я удивился, что эта компания так охотно собралась ради меня в зале да посредь ночи. Сумерки уже за окном! От всей души я принес им извинения и объявил, что готов отправиться на покой. Граф рассмеялся и сделал ручкой. Капитан поклонился. Лекарь остался недвижен, и только художник поднялся.

— Будьте осторожны в каком-либо другом кругу с комплиментами по отношению к Марии Штимер, господин, — сказал юный мастер.

Взгляд его был строг, он не походил на поклонника. Должно быть, история Марии куда трагичнее…

В холодных моих покоях я тщетно пытался уснуть. Потом по нужде меня смутил чужой ночной горшок, а вовсе не тот, что носил после меня Жак. Терпеть не могу вещи интимного свойства, к которым надо привыкать заново.

Я слышал, как зловеще скрипит дверь где-то лестницей ниже. Вот волосы Жака были настолько сальными, что их хватило бы на смазку петель всех замковых дверей, но мой слуга, увы, недостижим.

Мысли о ночном сборище, кучке натянутых людей, которые с пониманием отнеслись к моим обязанностям и извинились за излишнее рвение капитана. Как Мария не поднимала взгляда, как невидимая беда, словно ярмо на шее, тянула ее к тарелке с похлебкой. Слишком бодрая улыбка графа. Жестокое лицо Везалия. Юноша с краской на вороте…

Я содрогнулся от холода и прислушался. В окно била полная луна. Шелест крыльев летучих мышей нарастал. Я вдруг понял, что мерзну от сквозняка, что тянул из щели между изголовьем и стеной.

Не успев удивиться, я вскочил, толкнул кровать — и мне открылся темный ход. Пришлось встать на четвереньки — я не сомневался, что должен его исследовать. Дважды ход повернул налево, не думаю, что прошел более тридцати шагов. Уткнувшись в тупик, я сперва запаниковал. Сердце так и разразилось набатом, как вдруг возник свет. В стене обозначилась щелка, из нее выходил теплый свечной луч.

Увиденное взволновало меня.

В покоях, абсолютно похожих на мои, жил художник. Юноша расхаживал, запахнувшись в серую хламиду, и белый треугольник его безволосой груди как бы светился меж холстов, которые были повсюду. В центре помещения предстала картина, выполненная в багровых и черных тонах. Девушка, совершенно точно похожая на Марию, льнула к мужчине, которого я не знал. Он был высок, с правильными чертами лица; я испытал зависть. Меж ними, но чуть выше, формировалась под кистью ваятеля смутная фигура, которая так и не могла собраться из когтистых вихрей, зловещих спиралей, мрака. Я тщился ее рассмотреть.