Дмитрий Тагунов - Меня нет [Сборник]

Жюли отстранилась от дочери, достала из угла совок и метлу и, стараясь не шуметь, смела осколки с пола.

— Это на счастье, — поймав непонимающий взгляд дочери, прошептала она. Эля с интересом посмотрела на свою миску, вышла с ней на середину комнаты и с силой бросила вниз. От резкого звона вздрогнула Жюли, и девочка увидела страх на лице матери.

— Эля! — гневно ворвался в дом отец. — Что ты сделала?!

Он грозно приблизился, нависнув над дочерью, и от того, насколько резкими и порывистыми были его движения, девочке стало не по себе. Она со всей отчётливостью поняла: ударит. Глаза её наполнились крупными слезами. Нижняя челюсть задрожала, и, едва ворочая языком, Эля заныла:

— Это на счастье! Я хотела, чтобы всё опять было хорошо! — она заревела, растирая кулачками намокшие глаза и постоянно всхлипывая. — Мама сказала, что это на счастье…

Эрнан удивлённо переводил взгляд с дочери на супругу и обратно, не понимая, злиться ли ему или утешать. В конце концов, он сел на корточки перед дочерью и ласково положил ладонь ей на макушку.

— Не плачь, — тихо попросил он. — Перестань. Я не злюсь на тебя. — Он притянул к себе девочку и осторожно заключил в объятья. — Скоро всё изменится, и мы заживём как раньше. Вот увидишь. Ну? Уже не плачешь?

— Не-е-т, — протянула Эля, пряча своё покрасневшее заплаканное лицо.

— Вот и умница. Ты у меня самая хорошая. Но посуду больше бить не надо. Хорошо? Обещаешь?

Эля судорожно вздохнула, напряжённо отстранилась от отца и посмотрела ему в глаза.

— Обещаю.

Повозку невыносимо трясло, и девочка, свесившись через край кузова, вот-вот ждала, что её нутро вывернет наизнанку. Мул, тащивший повозку, мерно цокал копытами по булыжному полотну дороги, и это раздражающее цоканье прогоняло из головы все мысли.

Отец и мать сидели спереди, не прижимаясь друг к другу. Они молчали, вдоволь наругавшись ещё в покинутой утром хижине. Вокруг возвышались покрытые зеленью холмы, простирались поля, качались рощи. Живучая травка пробивалась из-под булыжников между двумя колеями дороги. Несколько раз на пути встречались небольшие ручьи, и мул издавал недовольное блеяние, ступая на непрочные, давно не обновлявшиеся доски мостов.

Могучий горный хребет, окаймлявший долину с севера, показался ещё издали. Он рос, становился всё выше и величественнее. Блестели на солнце скованные вечным льдом вершины.

Эля, позабыв про тряску и подкатывающую к горлу тошноту, с удивлением рассматривала самый высокий пик, на отвесных склонах которого были высечены три гигантских головы. Величавые лики, казалось, внимательно и покровительственно осматривали лежащую внизу долину, благодушно улыбаясь летнему спокойному дню.

— Мама, — спросила Эля, — а кто это там?

— Где? — обернулась Жюли.

Девочка влезла между родителями и указала рукой на каменные головы.

— Вон! На той горе!

Женщина всмотрелась внимательней, а затем разочарованно покачала головой.

— Я никого не вижу, солнышко.

Эля решила, что над ней шутят, и обиженно вернулась в кузов.

Деревня показалась вечером. С юга к ней сходились три дороги, сливаясь в перекрёсток, за которым начинались дома крестьян. Прямая улица рассекала селение пополам, заканчиваясь дивной по красоте рощей. По обе стороны возвышались невысокие, но крепко сложенные дома с вогнутыми треугольными крышами, красиво изгибающиеся по углам. Прямо за деревней на севере можно было различить широкую реку, теряющуюся в обширных заводях, покрытых зарослями бамбука. Ну, а дальше уже бугрилась подошва хребта и необозримый громадный пик с тремя высеченными в скалах человеческими головами.

Эрнан испытал странную смесь тоски по родимому дому и страха перед встречей со своей матерью. Когда-то, пятнадцать лет назад он покинул эту деревню и отправился в поисках приключений навстречу миру. Довольно скоро его закружил водоворот войн, часто бушевавших на юге, но тогда молодому человеку посчастливилось остаться живым и невредимым. Десять лет назад он вернулся в деревню с солидной суммой денег и красавицей-женой. Мать, только взглянув на его возмужавшее лицо, на окрепшие руки, на покрытую шрамами грудь, приказала ему убираться вон. Будто и не узнала.

Эрнан не понял её чувств. Он оставил ей половину своих сбережений, а сам построил для себя и жены хижину на ничейных землях в дневном переходе от деревни. В следующий раз он вернулся, когда рожала Жюли. В те дни Эрнан смог на короткое время примириться с матерью. Но стоило маленькой Эле окрепнуть, начались ссоры и претензии, едва не переросшие в публичный скандал. Пришлось убираться восвояси.